— Нет.
— Это… это не то, чего у тебя… у нас нет… у нее они были раньше! — Кричу я ему вслед, когда он выбегает за дверь. — Я их не покупал!
Адам сжимает мое плечо.
— Ты не знаешь, когда нужно заткнуться, не так ли?
Я опускаю голову, признавая свое поражение.
— Нет. — Единственное хорошее, что это когда-либо принесло мне — это Дженни, но я думаю, что она перевешивает все плохое. Вздохнув, я начинаю подниматься по лестнице. — Отнесу это в нашу спальню.
Комната просторная и светлая, с полом из широких серых досок, каменным камином и окнами во всю стену, из которых открывается вид на сосны, поднимающиеся в горы позади нас. Дженни провела пять минут, стоя здесь, прижав руки к стеклу, и молча созерцая открывающийся вид. Так я понял, что этот дом тот самый.
Я убираю коробку в шкаф, прежде чем подойти к своему комоду. Мы вместе выбрали новую мебель для спальни, и она была доставлена вчера днем, после того как мы получили ключи и официально стали владельцами нашего нового дома. Мы провели ночь, убирая нашу одежду и поедая тайскую еду с кухонного пола, прежде чем вернуться в нашу квартиру на последнюю ночь.
О, извините. И еще кое-что. Пока мы ждали, когда принесут еду, Дженни сказала мне, что хочет окрестить наш новый дом. Я уже стягивал с себя штаны, прежде чем она успела закончить просьбу.
Но когда она вытащила из сумки маленькую розовую стеклянную пробку, у меня действительно началось короткое замыкание. Я стоял там, засунув одну ногу в штаны, держа другую за штанину в руке, с отвисшей челюстью, пока она медленно раздевалась, забиралась на наш кухонный островок, раздвигала ноги и показывала мне, какая она мокрая. Когда она закончила испытывать свой первый оргазм, она протянула мне стеклянную пробку и попросила трахнуть ее.
Я так и сделала. Перегнувшись через стойку, на четвереньках на лестнице, у окна в спальне и снова под струями душа.
Излишне говорить, что мы большие поклонники этой маленькой стеклянной пробки.
Я внимательно прислушиваюсь, проверяя, что я один. Когда все, что меня встречает, — это звуки болтовни и смеха снизу, я осторожно выдвигаю верхний ящик своего комода. Я протягиваю руку назад, под груды нижнего белья, и обхватываю пальцами маленький предмет.
Мое сердце бешено колотится, когда я открываю бархатную коробочку, в которой лежит овальный сапфир, скорее бирюзовый, чем голубой, на нем винтажный золотой ободок, три маленьких бриллианта — маркиза — обрамляют его с каждой стороны, как лепестки цветка.
Это кольцо у меня уже три недели. Я попросила Картера и Холли помочь мне выбрать несколько дизайнов, которые могли бы понравиться Дженни, когда она будет гулять с девочками. Картер сидел с ошарашенным выражением лица, пока его мама визжала.
«Тебе не кажется, что это немного рановато?» спросил он. Холли толкнула его так сильно, что он свалился со стула.
Мы так и не добрались до магазина. Холли сняла свое обручальное кольцо, посмотрела на него со слезами на глазах, а затем вложила его в мою ладонь.
Я помню, как нашел буквы H + T внутри кольца, инициалы родителей Дженни, выгравированные прямо рядом с сердцем, то, как я держал кольцо, и просто знал, что их любовь была вечной, той, которая не заканчивается, несмотря на расстояние. Теперь, по другую сторону сердца, выгравированы Д+Г.
Я не могу дождаться, когда смогу любить Дженни вечно.
— Гаррет, я собираюсь купить пиццу и… — Дженни останавливается в дверях, разинув рот, наблюдая, как я запихиваю коробку обратно в ящик и захлопываю его так быстро, что при этом задеваю палец.
— Блять, — выдыхаю я, хватаясь за пульсирующий палец, прежде чем опустить локоть на комод, подперев подбородок кулаком, проглатывая боль. — Дженни. Привет. Все в порядке?
Ее брови медленно приподнимаются.
— Все в порядке?
— Ммм. Да.
С каждым медленным, рассчитанным шагом, который Дженни делает в моем направлении, мой пульс учащается. Я сопротивляюсь желанию схватить комод, пронести его через всю комнату и выбросить в гребаное окно.
— Что это было? — спрашивает она.
— Хм? Что это было?
Она указывает на ящик комода.
— Это.
— Что? — Я покосился на ящик. — Ах это? Это мой ящик с нижним бельем. Просто убедился, что все… в… порядке… там? — Мои глаза сужаются от напряжения, пока я пытаюсь не морщиться.
— Ммм. А коробка, которую ты бросил внутрь?
— Коробка? О, коробка. Да, почему ты сразу не сказала?
Почему ее брови так высоко выгнуты на лбу? Почему она не позволяет мне соврать ей хотя бы раз? Что в этом такого сложного? Неужели она не может быть добра ко мне хоть раз в моей гребаной жизни?
— Ты бы поверила мне, если бы я сказал, что это новая игрушка, с которой мы будем играть?
Она скрещивает руки на груди и выпячивает бедра.
— Я бы не стала.
Я вскидываю руки в притворной капитуляции.
— А, ладно. Я пытался. — Я поднимаю ее на ноги и тащу из спальни. — Пошли. Куча дел. Я не могу стоять рядом и болтать с тобой ни о чем.
Она дрыгает ногами в воздухе, извиваясь, пока я не вынужден опустить ее.
— Что ты делаешь? — Раздраженно спрашиваю я.
— Что ты делаешь?
— Я первый спросил тебя.
Ее взгляд смещается, а затем она разворачивается и бежит обратно в спальню. Я хватаю ее за талию и прижимаю к стене.
— Я, блять, так не думаю, — бормочу я.
— Но я…
— Забудь об этом, — шепчу я, проводя губами по ее горлу.
Она вздыхает.
— Хорошо. Надолго я должна забыть об этом?
— На какое время ты сможешь забыть об этом?
На ее лице появляется этот чертовски редкий румянец Беккет, когда она начинает покусывать кончик большого пальца. Она пожимает плечом.
— Не на долго.
— Нет?
Она медленно качает головой, прикусывая нижнюю губу в застенчивой улыбке.
— Ну, ты все еще молода. Спешить некуда.
— Верно, верно, верно, — напевает она, кивая. Еще одно пожатие плечами. — Ну, через несколько месяцев мне исполнится двадцать пять. Я не настолько молода.
— Четверть века, — указываю я.
— На полпути к пятидесяти, — добавляет она, подпирая рукой подбородок, держась за локоть и оглядывая меня. — И ты не становишься моложе, здоровяк.
— Это так, — соглашаюсь я.
— К тому же, ты уже знаешь, что хочешь быть со мной вечно.
— Ммм, это правда. Я знаю.
— Итак, нет смысла ждать так долго. — На ее лице расцветает коварная ухмылка, и ее пальцы скользят вверх по моей груди. Она запускает их в мои волосы и наклоняет мой рот к своему. — Если только ты не боишься. Тебе страшно, Медвежонок Гаррет?
— Очень страшно. Что, если ты скажешь — нет? Хуже, что, если ты скажешь — да? Всю жизнь ты будешь храпеть? Плакать под фильмы Диснея и танцевать по всему дому? Я буду готовить тебе горячий шоколад с маршмеллоу и щекотать твою спину, пока ты прижимаешься ко мне в постели? Фу. — Я вздрагиваю. — Звучит как худшая жизнь.
— Ты случайно перепутал свои слова. Ты должен был сказать лучшая. Это похоже на лучшую жизнь. Но я полагаю, что это естественно — бояться величия. Если ты думаешь, что не сможешь справиться со мной…
Ее слова замирают на полуслове, когда я прижимаю ее бедрами к стене, сцепив запястья по обе стороны от ее головы.
— Я женюсь на тебе прямо сейчас, черт возьми. Не испытывай меня, малышка Беккет.
Она извивается, приподнимая бедра.
— Я не ребенок.
— Нет, это так. — Я отпускаю одно запястье, чтобы обхватить ее великолепную задницу и подтянуть к себе, длинные ноги обхватывают мою талию. Я прижимаюсь губами к ее мягким губам. — Ты мое солнышко, и однажды ты станешь моей женой.
— Хорошо, — говорит она с тихим вздохом, когда мои губы касаются ее подбородка. — Звучит заманчиво.
— Я не могу дождаться, когда смогу трахать тебя всю оставшуюся жизнь.
— Эй, Дженни, мы поедем за пиццей или… — слова Картера обрываются криком, когда он останавливается наверху лестницы, с ужасом глядя на нашу интимную позу. Я могу только предположить, что он тоже услышал мои последние слова.
