кабак, где ему еще и половину меню нельзя к тому же.
В зале предсказуемо малолюдно. Два деда, наверняка когда-то, в далекой молодости, болевшие за «Динамо», и парень с девушкой. Эти двое скорее погреться пришли и помиловаться на заднем ряду без лишних свидетелей.
Всеволод Алексеевич взял им места в серединке. И ведро попкорна прихватил, самое большое, одно на всех. Сашка воздерживается от замечаний. Ему и так тошно, видно же по глазам. Черт уже с ними, с хлебными единицами.
Он садится посередине, Сашка с одной стороны от него, Тоня с другой. Фильм начинается резко, без традиционных трейлеров и рекламы, и вот Сашка уже в московских дворах начала пятидесятых: послевоенная бедность, оборванные пацаны и футбол как смысл жизни и отдушина для тысяч мужиков, спешащих по выходным на стадион «Динамо».
– Смотри, мальчишки играют в обруч и палочку, – вдруг шепчет склонившийся к ней Всеволод Алексеевич. – Мы тоже так играли. Игрушек же не было толком.
– О, газировка с сиропом! Из граненого стакана!
– Доминошники, Саш! Тогда в каждом дворе стояли столы и мужики вечерами резались в домино.
– А это Николай Николаевич Озеров. Легендарный был комментатор.
Да все вы, все поколение легендарное, думает Сашка.
Фильм отличный – умный, спокойный, без попытки слепить блокбастер о противостоянии «честных спортсменов» и «режима», как это часто бывает. Но в какой-то момент Сашка жалеет, что они пошли на него с Тумановым. Когда озверевшая толпа футбольных фанатов, расстроенная пропущенными голами, скандирует «Яшин – уходи!», когда в лицо ему заявляют, что пора на пенсию, что нужно дать дорогу молодым, Сашке хочется щелкнуть пультом. Но пульта нет, они в кинозале. Сжать ему руку в знак поддержки? Пошлость какая, он же не сопливый юноша и не кисейная барышня. Да он, может, и не принял на свой счет. Просто смотрит кино, как все люди. За Яшина переживает.
На сцене прощального матча знаменитого вратаря зал встает. Сначала те два деда поднимаются и начинают хлопать. За ними и влюбленная парочка подтягивается, и Тоня, поддавшись общему порыву. Сашка косится на Туманова. Он усмехается и сидя делает два хлопка.
Из зала выходят последними. Тоня восторгается фильмом и тем фактом, что «наши научились снимать». Сашка старается считать настроение Всеволода Алексеевича, но ничего не получается. Где-то он очень далеко мыслями. Сашка только замечает, что, едва выйдя из кинотеатра, он достает телефон и включает звук. Он и в кино держал телефон на коленях, чтобы если не услышать, так хоть увидеть входящий звонок.
Сашка не спрашивает, куда они пойдут дальше, но понимает, что он свернул в сторону дома. Уже начинает темнеть, и возле моря становится особенно противно.
– Всеволод Алексеевич, может быть, поднимемся и через город пойдем? Холодно у воды.
– Тебе холодно? – уточняет Туманов.
Сашка кивает. Врет, конечно. Ей нормально, а вот он может простудиться. Но ради себя он не сменит маршрут. А так моментально развернулся к лестнице, ведущей от набережной в город. На середине дороги им попадается киоск с мороженым. Тоже по явному недоразумению работающий в это время года. Всеволод Алексеевич останавливается.
– Саш, я мороженое хочу. Эскимо. Как в детстве.
В такую холодину. После попкорна. Мороженое в шоколаде. Но у него день рождения, и на его месте Сашка захотела бы водки.
– Мне шоколадный стаканчик, – отзывается она. – Тонь, а тебе?
У Тони глаза на лоб лезут, но она тоже что-то понимает.
– Мне «Белочку».
Всеволод Алексеевич расплачивается. Так они и идут, под все-таки начавшим моросить дождем, поедая мороженое.
– Не хватает только волшебника в голубом вертолете, – хихикает вдруг Тоня.
– Чего? – удивляется Сашка.
– Ну как? Кино было, эскимо было. Из программы празднования дня рождения остался только волшебник.
– А-а-а, – усмехается Сашка. – Так вот он, волшебник-то.
Волшебник как раз догрыз свое эскимо и торжественно пошел к ближайшей мусорке выкидывать палочку. Попутно, почти незаметно, вытерев липкие руки об себя.
* * *
Зарина звонит уже почти ночью, когда Всеволод Алексеевич наконец-то начинает дремать и Сашка собирается выключить телевизор. Он, бедный, аж вздрагивает от неожиданности, хватает телефон, с трудом попадает по нужному значку. Сашка молча наблюдает. Она, конечно, видела, чье имя высветилось на экране. Так вот чьего звонка он так ждал? Удивительно. Сашка все-таки думала, что в этот день он захочет услышать кого-то из старых друзей. Пусть не артистов, не только же с артистами он дружил. Были у него и какие-то приятели среди политиков, бизнесменов. А он, получается, по Зарине тоскует?
Сашка осторожно перелезает через него, намереваясь выйти из спальни. Вот тоже неудобно, кровать одним боком стоит впритык к стене, и у края спит Всеволод Алексеевич, так как он чаще ночью встает. Сашке приходится через него перелезать. Но, когда они покупали дом и расставляли мебель, никто не предполагал, что на этой кровати будут спать двое. Хотя, может, больше и не будут.
– Стой.
Одной его фразы хватает, чтобы Сашка замерла. Да дело и не во фразе, а в том тоне, которым она говорится. Сашка оборачивается. Еще не хватало ей слушать его разговоры с женой. Но она видит, что Всеволод Алексеевич сам встает, прижимая телефон к уху.
– Ложись спать, – говорит он ей мимо трубки. – Я скоро приду.
Сашка провожает его взглядом, но возвращается в кровать. И вдруг понимает, что ей дико холодно. Только что было нормально, газовый котел исправно работает, все батареи горячие. Она даже специально дотягивается и проверяет. Горячие. А ее колотит. Вот только заболеть не хватало. Сашка залезает под одеяло, укутывается поплотнее, но не помогает. Надо бы встать, сделать горячего чаю. И сокровищу заодно, раз уж оно проснулось. Но Всеволод Алексеевич сейчас либо на кухне, либо в зале. И если Сашка попадется ему на глаза, это будет выглядеть, будто бы она подслушивает. Еще не хватало.
Он приходит минут через двадцать. Спокойно кладет телефон на тумбочку, садится на кровать, поворачивается к Сашке.
– Оригинально! – хмыкает он. – Тебе два одеяла не много? А я как буду спать?
Потом, видимо, что-то замечает, и тон из шутливого становится озабоченным.
– Ты чего? Саша? Ты замерзла? Ну-ка дай руку. Руки теплые. А чего трясешься?
– Ничего. Не обращайте внимания, Всеволод Алексеевич. Ложитесь. А я в душ схожу, под горячей водой постою.
Сашка любит стоять под душем. Может час там провести, если время позволяет. Но обычно не позволяет. В детстве мама начинала стучать в дверь и напоминать, что она в доме не одна. В юности приходилось экономить воду, за которую на съемных квартирах
