всего получался хомяк. Степка Пятый просто тестогеничный.
Карина посмеялась и села на стул, который ей приготовили. Федор ставил чайник. Они уже переоделись в домашнюю одежду. На этот раз оба были в махровых халатах, а выглядели в них плюшевыми.
— Творческий у нас парень, — с гордостью заявил Федор. — Фигурки еще разные лепит из мастики. У него тут целый шкаф.
Включив чайник, мужчина подошел к закрытой навесной полке и достал оттуда влюбленную пару, которая целовалась.
— Он, конечно, говорил тебе не показывать, но мы никогда его не слушали, как и он нас, — Федор коварно ухмыльнулся. — Так что смотри. Это вы.
Карина переняла фигурку и пригляделась. Лица было не разобрать, но сзади она на себя походила. Каштановые волосы, обтягивающее платье, выпирающая попа. И Зайкин был еще кудрявым блондином в цветастом костюме.
— Как мило, — она принюхалась.
Фигурки казались твердыми, но поверхность рассыпчатой, и пахли сладостью.
— Так Федя успокойся, а то сейчас замучим ее рассказами о любимом сыночке. Старые фотоальбомы пустишь в ход, — Нина похихикала в ладошку и посмотрела на девушку в поисках одобрения.
Карина улыбалась. Была не против посмотреть на мелкого Зайкина и послушать истории из его детства, рассказанные не им самим, а теми, кто его помнил еще с рождения.
— Что ты меня перебиваешь? — Федор не умел злиться, скорчился, но звучал все равно мягко. — Я, в отличие от тебя, веду себя, как положено папке. Сейчас принесу фотокарточки. У нас еще зубик его первый где-то был.
— Ох, — Нина махнула на него рукой — со всем давно смирилась.
Девушка засмеялась. Ей тоже хотелось дожить с Зайкиным до той стадии отношений, когда все уже давно перебесило, знакомо и понятно, никаких тайн и секретов. Когда все просто. Возможно, скучно, но зато спокойно.
— Этот зуб, между прочим, Федя ему и выбил, — шепнула Зайкина, когда муж исчез за дверью. — На велосипеде учил кататься. Теперь всем гордо показывает, как орден.
Обе похихикали. А Федор, на самом деле, принес молочный зубик похвастаться. Тот лежал на бархатной подушке в круглой коробочке для ювелирных украшений. Карина с любопытством его разглядела, хотя видела обычный детский зуб. Зато интересны были истории, которые с ним ассоциировались. Зайкины сначала рассказали, как сын именно этого зуба лишился, потом, как потерял другие. С каждым связывалось какое-нибудь приключение. Непоседливость не позволяла ему жить без травм и потерь. Теперь родителей это веселило. Карина надеялась, что и сегодняшний день они когда-нибудь все вместе будут вспоминать с хохотом.
Вечер переходил в ночь, а расходиться не хотелось. Нина достала из холодильника уже початую бутылку вина и разлила по стаканам.
— Киря вчера открыл самое ценное, что у меня было в коллекции, и вбухал в соус для салата, — удрученно заметила женщина, следя за тем, как красные струи заполняют обычный стакан для сока. — Придется допивать теперь. Надо научить его разбираться в вине, наконец, чтобы знал, что нельзя трогать.
— У него природный дар. Он ведь всегда чуйкой выбирает самое лучшее.
Федор подмигнул Карине. Ей показалось или хотелось, чтобы фраза имела двойное значение. Она покраснела, подумав, что получила комплимент.
— За Кирино здоровье? — улыбнулась Нина, поднимая стакан.
Федор и Карина чокнулись с ней, и все выпили залпом, даже если вино так пить было не положено. Девушка не успела прочувствовать нотки изысканного вкуса. И неважно оно было. Бутылку они быстро докончили за разговорами. Нина принесла следующую — второе самое ценное, что у нее было. Карина уже не удивлялась тому, как легко Зайкины расставались с ценностями, поняла, что они видели ценность в другом. В приятном вечере с хорошими людьми, в веселых воспоминаниях о любимых, в знании, что с ними все в порядке. Под такое можно было выпить все, что угодно, и не жалко.
— Знаешь, я все-таки хочу быть с тобой до конца откровенной, — загадочно улыбнулась Нина, опустошив стакан. — Потому что теперь ты мне по-настоящему нравишься.
Карина сглотнула. Свой стакан с вином она держала в руке и плотнее обвила его пальцами. Федор тоже улыбался. Сидел расслабленно, откинувшись на спинку стула, руки сложил на животе.
— Раньше ты мне не нравилась, потому что я не могла тебя понять ни по-женски, ни по-человечески, — Зайкина подлила себе вина. — И мне было обидно за сына. Как мать, я, разумеется, уверена, что он достоин большего.
Девушка закивала. Даже обрадовалась, услышав это, а то раньше не понимала, как себя вести, когда к ней так не по заслугам хорошо относятся. Привычнее было, когда не принимали.
— Я и сейчас в этом уверена, — Нина улыбнулась и поднесла стакан к губам, но не стала пить, вернула на стол. — Но ты для него, действительно, очень важна. И делаешь его счастливым.
Зайкины переглянулись между собой. Федор потянулся за своим напитком. Он все еще пил вино из первой бутылки, когда они кончали вторую. Карина опустила взгляд на свое отражение, волнообразное, кроваво-красное, мутное.
— На самом деле, я ему столько боли причинила. И так нагло пользовалась его чувствами, — выдавила она, то ли забывшись, то ли потому что апокалипсис уже случился. — Осознанно ему изменила. Я думала, что у меня нет выбора. А он был. Всегда и во всех ситуациях у меня был выбор. Я просто делала не тот.
В памяти фоном пролетали эпизоды из прошлой жизни: Луковский, вебкам, Полина, Жерар. Теперь это все, действительно, было в прошлом. Наконец, она смогла посмотреть на себя со стороны, глазами другого. И принять.
Сейчас на нее смотрели две пары недоуменных глаз: серые и голубые. Родители Зайкина пытались скрыть недоумение и, возможно, недовольство ее признанием. У них, в целом, неплохо получалось держаться.
— Плыла по какому-то дурацкому течению. Творила не пойми что, — девушка помотала головой раскаянно. — Только ныла. Только это и умею.
Нина хмыкнула.
— По-моему, когда надо, ты как раз действуешь. Хоть и не всегда правильно, — Зайкина поймала карий взгляд. — Про твою сестру Киря нам недавно рассказал.
Карина ахнула и со стуком сомкнула зубы. Стыдиться уже было нечем.
— Я такая дрянь, — зажмурилась и проглотила полстакана вина за раз.
— Все ошибаются, — Федор выдавил короткий смешок.
То ли магия алкоголя подействовала, то ли настоящее отчаяние сильно прибавило ей храбрости, но девушка открыла глаза и сказала твердо:
— Но знаете, если он меня простит, я от него не откажусь. Как бы вы ко мне ни относились. Я его люблю. Очень.
Нина с Федором переглянулись с улыбками.
— Мы не сомневались, — подтвердила мать. — Я тебе уже говорила, что мы тут ни на что не влияем.
