С ребенком Каролин.
Алекс поморщился от слишком живых воспоминаний того, как Каролин умоляла подарить ей ребенка. Она обожала детей и говорила, что мечтает иметь не меньше трех. Он отказывал, заявляя, что им нужно уделить какое-то время себе, прежде чем заводить детей, но втайне считая, что она слишком молода, чтобы принимать на себя обузу материнства. Честно говоря, он просто желал свободы. Хотел пожить как потребитель.
Несмотря на весь свой эгоизм, Алекс нашел в себе мужество признать, что он был не прав, не прав во многих отношениях, и особенно в том, что Каролин слишком молода, чтобы быть хорошей матерью.
С появлением ребенка Каролин изменилась. В памяти всплыла сверхстройная фигурка Каролин тех лет. Теперь у нее были округлости.
Тело Алекса заволновалось от воспоминаний о прежних радостях, которые дарило ему ее тело.
Он громко застонал.
Он желает ее, желает более страстно, чем тогда, четырнадцать лет назад.
Алекс снова встряхнул головой, пытаясь прогнать мысли, клубящиеся в голове.
Его оборона рухнула, он признал свое поражение в том, что не просто желает тела Каролин, но хочет быть с ней вместе, постоянно лелеять ее, любить ее…
Ну, Форестер, ты увяз, насмешливо сказал он себе.
Когда он первый раз соблазнял Каролин, впечатлительную девочку с искрами фантазий в глазах, то она была слабым противником в любовной игре.
Те дни ушли навсегда.
После него в ее жизнь, в ее тело вошел другой мужчина.
Алекс так долго скрипел зубами, что разболелась челюсть. Как это ни глупо, но в глубине души он испытывал отвращение к самой идее, что Каролин может быть с другим мужчиной, с кем угодно, кроме него.
В памяти вспыхнули, обрели четкость все ночи, проведенные в постели с ней, он заново пережил ту безудержную радость, что испытывал раньше, когда его губы, его язык касались ее щедрых губ, тот трепет тела, глубоко погружающегося в ее тело, тот восторг любви, которого они достигали.
Разве можно представить Каро с другим мужчиной?
Нет!
Холодным разумом Алекс знал, чувствовал, что его реакция иррациональна. Сам он не искал физической близости или даже взаимопонимания с другой женщиной больше года после расставания с Каролин.
Но в конце концов появились другие женщины, короткие романы с которыми начинались и заканчивались со взаимным нежеланием продолжения.
Так что совсем нереалистично полагать, что у Каролин не было любовников.
Нет, нет, она только моя! - отдавалось в его голове. Она была и остается моей!
Алекс сжал кулаки, будто намереваясь с их помощью опровергнуть все неудобоваримые для него факты.
А тот факт, что у Каро есть ребенок, как быть с ним? Она и некий безымянный, безликий мужчина создали вместе Джесси.
Мягкая улыбка коснулась его сжатых губ, когда перед ним появился ее образ.
Джесси. Смеющиеся зеленые глаза, искрометный характер, ангельское личико, в которое нельзя не влюбиться, и попеременные вспышки чувственности и взбалмошности тринадцатилетних.
Тринадцатилетних?
Алекс нахмурился, когда эта цифра пробила барьер его самокопаний.
Джесси сказала, что ей тринадцать.
Тошнота подступила к горлу Алекса. Совершенно выжатый, он смотрел пустыми, невидящими глазами на лунную дорожку, пролегающую по водной ряби.
Его тщательно спланированный и организованный до мелочей мир рушился на глазах.
Прошло четырнадцать лет с того момента, когда он и Каро очертя голову бросились в брак. И более тринадцати после развода.
Алекс лихорадочно соображал.
Или Каролин была неверна ему до их развода, или… или…
Его ослепило.
Или Каролин была неверна ему, или…
Он - отец Джесси!…
Несколько долгих секунд Алекс не мог ни двинуться, ни вздохнуть, ни думать. Он болен. Мерзкий привкус желчи поднялся к горлу. Алекс задыхался.
- Будь она проклята!
Грубый и злобный звук собственного голоса напугал Алекса. Смысл его слов потряс.
Он ненавидел Каролин, ненавидел единственную женщину, которую и любил. Он ненавидел ее, но все же не имел никаких конкретных фактов, не был уверен, что она наставила ему рога.
А если она обманула его, не сказав, что он будет отцом?… Тогда она заслуживает более жестокого наказания, чем просто ругань.
Обманув его, Каролин украла у него не только трепетную радость взять на руки первенца, но и счастье следить, как ребенок растет, как у него режется первый зубик, как он делает еще нетвердый первый шаг, слышать первые слова.
Зияющая пустота открылась внутри него, и Алексу захотелось рыдать.
Джесси.
Даже не произнесенное, ее имя вызывало в нем боль, подобную зубной. Джесси.
Его ли она дочь? И не потому ли он ощутил мгновенную связь с ней… он, который никогда раньше не тянулся к детям?
У нее зеленые глаза… как у матери.
Могла ли, посмела ли Каролин совершить такое - скрыть от него его собственную дочь?…
Каро была тогда столь молода, столь незрела, напомнил себе Алекс.
Эти ее вечные капризы, ее слезы, ее приступы ревности…
Ее ненасытная страсть в постели.
И ее желание ребенка - его ребенка.
Ему нужно выяснить, узнать правду о рождении Джесси, а возможно, и о вероломстве Каролин.
Но как это сделать, не нанеся удар девочке, не разрушив ее маленький безопасный мирок?
У Джесси он ни о чем спрашивать не будет.
Остается Каролин.
Но скажет ли Каролин всю правду?
Почему- то он не мог представить, как будет допрашивать Каролин, не говоря уже об открытом предъявлении своих подозрений.
Между прочим, такие сугубо личные разговоры требуют уединения. А Каролин заявляла - скорее, ханжески, - что никогда не оставляет Джесси одну или с приглашенными нянями.
Но пока Джесси в школе, Каролин бывает одна, напомнил себе Алекс.
Однако он не желал ждать начала следующей недели. Он не желал ждать даже до утра. Алекс повернулся к телефону на столике у кровати.
Все в нем требовало: позвони сейчас же и добейся правды!
Огромным усилием воли Алекс поборол этот импульс: уже поздно, слишком поздно, звонок может разбудить Джесси.
Тяжело вздохнув, он подошел к кровати, еще раз внимательно посмотрел на телефон и бросился на постель.
Ему следует подождать по крайней мере до утра понедельника.
Он так и не уснул в ту ночь.
Каролин устанавливала насадку в ручной миксер, собираясь готовить картофельное пюре, когда на весь дом залился дверной колокольчик, возвещая о прибытии Александра.
Насадка со звоном выпала из ее внезапно одеревеневших пальцев.
