Что же, вполне логично. И поскольку в этот момент она могла только разве что нажать кнопку пожарной сигнализации и завопить: «Горим!», приходилось ждать.
Она привалилась к боку Рика, и он обнял ее за голые плечи.
– Пытаешься меня соблазнить?
– Еще как! Только поторопись, ладно?
– Твое желание – закон для меня, любимая.
Черт, до чего же упрямый осел! Но нужно признать, умнее и сексуальнее человека она не встречала в жизни! Если она отговорит его от борьбы за Хогартов, можно надеяться, что Мартин запомнит и последует кодексу чести. Но она должна быть уверена в этом, а для этого необходимо поговорить с отцом.
Она порылась в сумке в поисках листочка бумаги и ручки. В этот момент как раз началась продажа первого Хогарта. Только на секунду она вспомнила, что ее первой… вернее, второй реакцией на появление предположительно мертвого отца была тревога. Что, если он устроит неприятности ей и Рику? Впрочем, она никогда, не делала вид, что родилась и воспитывалась в семье, которая в наши дни может сойти за нормальную.
«М., – нацарапала она, пока Рик увлеченно торговался за Хогарта. – Встретимся у статуи Болто в два – час дьявола».
Ей нужно было многое ему сказать, но время, место и привычная паранойя заставили ее сократить записку до минимума. Никаких имен или дат: даже «М» – и без того слишком многое выдает. Он, разумеется, сообразит, что встреча назначена в два часа ночи. Ночь куда безопаснее, пусть ей ужасно хотелось увидеть его при свете дня.
Стук молотка заставил ее подскочить. Сначала она даже не поняла, за кем осталась картина, пока сидевший сзади посетитель не хлопнул Рика по плечу.
– Вы молодец, Аддисон!
– Спасибо.
Рик повернулся к ней, и Саманта нежно поцеловала его в губы.
– Ничего не скажешь, умеешь ты покупать вещи! – восхитилась она.
Рик задорно хмыкнул.
– Пять миллионов не такая уже высокая цена. Настоящая драка начнется за вторую картину. Что ты там пишешь?
– Вспомнила, что нужно кое-что передать Стоуни, – как ни в чем не бывало солгала она.
– А ты…
– Следующий лот, – объявил Смайт, – 32501 А. Начальная цена… два миллиона семьсот тысяч. Кто-нибудь даст восемьсот?
Десятки рук, пальцев, каталогов, бровей и подбородков мгновенно взметнулись вверх. Очевидно, не только Рик и Мартин гонялись за Хогартом. Увидев одного из руководителей «Мобил ойд», нетерпеливо шевелившего пальцами, Саманта на миг понадеялась, что картина достанется не Рику. Пусть тогда Мартин делает с ней что пожелает, что, впрочем, еще не отвечало на вопрос, каким образом он ухитрился остаться в живых. Зато он не сумеет перессорить ее и Рика.
– А, я вижу, что промежуточные суммы можно пропустить, – заметил Смайт под общий смех. – Значит, сразу пять миллионов, верно? Кто-нибудь хочет повысить цену?
Ответили те же претенденты, к которым присоединилось еще несколько.
– У тебя приблизительно пятнадцать соперников, – пробормотала Саманта, осторожно оглядываясь.
К ее удивлению, Рик опустил каталог.
– В таком случае я подожду, – ответил он в том же тоне. – Ненавижу быть одним из толпы.
– А вот мне это лучше всего удается.
– С того места, где я сижу, мне так не кажется. – Он взял ее руку и нежно сжал пальцы. – Кто там сидит на два ряда дальше нас? Смайт все время поглядывает в ту сторону, но я ни за что не повернусь.
– Билл Кроуфорд, – бросила она, не глядя.
– Превосходно! Посредник Гетти!
– Да. А что, у него больше денег, чем у тебя? – спросила она, когда цена дошла до семи миллионов и примерно четверть претендентов вышла из игры.
– Полагаю, это мы сейчас выясним, – ухмыльнулся он, не той мягкой, чувственной усмешкой, которую приберегал исключительно для нее, а зловещей улыбкой хищника, готового в любую минуту обнажить клыки. Ее большая белая акула вот-вот скользнет в жадно питающийся планктоном косяк.
На ставке в девять миллионов восемьсот тысяч в игре оставалось только трое, и Рик снова вступил в борьбу. Кто-то за их спиной с чувством выругался, но его почти не услышали за возбужденным шепотом и громкими комментариями наблюдателей. Саманта не была уверена в том, что ругался именно Кроуфорд, но и поручиться в обратном тоже не могла.
Она осторожно глянула в сторону Мартина. Он больше не смотрел на возвышение, а скорее рассматривал публику, вне всякого сомнения, пытаясь определить, кому достанется победа, и что будет делать с картиной этот человек. Большинство из присутствующих, возможно, поручили бы переправку картины «Сотбис», а это значит, что картина останется здесь еще несколько часов, и все это время будет подвергаться опасности.
Рик хотел отправить картину в свое английское поместье, и в этом заключается немалая проблема. Ставки дошли до десяти миллионов шестисот тысяч. В игре оставались Рик, анонимный покупатель и Кроуфорд. Если Рик был расстроен невозможностью видеть лица претендентов, то ничем не показал этого. Мало того, для парня, собиравшегося в один вечер просадить тридцать миллионов, он выглядел спокойным и холодным, как огурец из английской пословицы. С таким же видом он мог опускать мелочь в лас-вегасский автомат. О да, он действительно пришел сюда играть!
Она вытащила помаду и зеркальце, поглядывая при этом на Рика. Если он не захочет, чтобы она оглядывалась, непременно даст ей знать. Но он посмотрел на нее смеющимися глазами.
– Как там выглядит Кроуфорд? – прошептал он.
Украдкой направив на Кроу форда зеркальце, она коснулась губы мизинцем, и снова опустила зеркальце.
– Думаю, еще четверть миллиона – и он либо блеванет, либо отключится. Ты его достал.
– Кому и знать, как не тебе, солнышко.
Хихикнув, она добавила к записке: «Руки прочь от Майка». «Майк», сокращенное от Микеланджело, кодовое слово для произведения искусства в целом. Картины также обозначались «Винс» в честь Ван Гога, но Рик, кроме того, купил и Родена. Воровской кодекс гласил, что Мартин должен отказаться от покупок Аддисона только потому, что она была ближе к последнему. Но отец никогда не играл по правилам, если мог этого избежать. Особенно когда выходил на охоту.
Получит Рик второго Хогарта или нет, Саманта должна потолковать с Мартином, не рискуя при этом, что кого-то из них арестуют. У нее накопилось множество вопросов к нему и себе всего за несколько минут спокойных раздумий. Черт, ее отец жив! И это поразительно. Поразительно и очень тревожно.
Но она снова постаралась выбросить эти мысли из головы. Хотя бы на время.
– Десять миллионов восемьсот. Кажется, я слышу «десять девятьсот»?
Саманта заерзала, жалея, что она не одна из тех девиц, которые более всего в жизни озабочены состоянием своего маникюра. Должно быть, такое существование чертовски утомительно, зато вполне безопасно, если не считать беспокойства по поводу накладных ногтей.
