— В чем дело? — удивилась она, когда Каллум приказал шоферу трогаться с места.
— Небольшой сюрприз, — ответил он, опускаясь на мягкое сиденье рядом. Ты много работала. По-моему, ты заслужила небольшой отпуск.
— Отпуск?
Он наклонился и открыл дверцу портативного бара, вмонтированного в стенку лимузина. Подав Анне бокал «Джека Дэниэлса» со льдом, он чокнулся с ней.
— Что скажешь насчет Багамов?
Она посмотрела на него с изумлением.
— Потрясающе!
Вечером Анна уже стояла рядом с ним на балконе в гостинице «Ксанаду», глядя на залитый лунным сиянием залив. Из расположенного в глубине причала для яхт бара доносились звуки карибской музыки. «Хорошо бы прожить с ним всю свою жизнь, — подумала Анна. — Состариться вместе с ним». Вздрогнув, она прижала его к себе и нежно поцеловала. Потом, когда они занялись любовью, между ними как будто рухнул еще один барьер.
Это была настоящая идиллия. Каллум взял напрокат джип, и они разъезжали на нем по острову, останавливаясь только для того, чтобы искупаться в море или купить что-нибудь на рынке. А потом они целыми часами сидели в барах под сенью пальм, разговаривая друг с другом и ничего вокруг не замечая.
Идиллия, однако, скоро кончилась. Нужно было возвращаться в Нью-Йорк, к грубой реальности.
* * *
Встреча с рекламодателями прошла хорошо. Кажется, им понравилось то, что она представила.
Страницы журнала дышали жизнью, сочетание качественных фотографий и рисунков делало его весьма привлекательным. Такого рода издание Анна и сама стала бы читать, что, пожалуй, уже немало!
Она сидела за своим столом, подперев рукой подбородок, и смотрела на лежавшие перед ней бумаги. Тут же находились недоеденный сандвич и стакан с минеральной водой.
В комнату заглянула Жанна:
— У тебя есть минута?
— Все что угодно, лишь бы не заниматься этими сметами, — сказала Анна и захлопнула папку. — Что ту принесла?
Девушка положила перед ней три различных варианта обложки первого номера. Теперь самое главное — принять решение. Именно Анна посеяла семена, лелеяла всходы, и теперь за ней оставалось последнее слово. Она любила эти волнующие минуты.
— А что ты сама думаешь? — спросила она, просмотрев все три варианта.
— Мне нравится вот это. — Жанна указывала на пленку, что лежала в середине.
— Ну конечно! — добродушно посмеиваясь, сказала Анна — Ни разу не видела директора по оформлению, который не считал бы, что можно обойтись без текста на обложке! Нет, кроме шуток, я согласна, это лучший вариант, но хотелось бы, чтобы ты использовала вот эту графику, — указала она на правый макет, — и внесла вот эти изменения.
Она провела по пленке синим карандашом. Жанна смотрела на нее с восхищением — ей нравились редакторы, которые способны принимать решения.
— Новую версию покажешь на сегодняшнем совещании.
— Прекрасно! — Жанна сложила пленки и собралась было идти, но Анна кивнула на соседний стул:
— Садись, поговорим немного.
В тот же миг на столе зажужжал селектор Николе нажала кнопку послышался голос ее секретаря:
— Анна, звонит доктор Левис. Говорит, по личному делу.
— Какой доктор? Ах да, соедините. Это из медицинского страхования, пояснила она Жанне и сняла трубку. — Алло! Доктор Левис? Да, это Анна Николе. Как там, все в порядке?
Она говорила уверенным, немного шутливым тоном.
Пожалуй, Анна никогда еще не чувствовала себя так хорошо и не выглядела так прекрасно.
— Пардон? Что вы сказали? Я что? — Игривый тон внезапно пропал. — Вы уверены? — упавшим голосом произнесла она — Нет, нет… конечно. Я понимаю. В три часа. Хорошо, буду.
В молчании она ошеломленно повесила трубку.
— Анна, с тобой все в порядке? — обеспокоенно спросила Жанна.
Все еще держа в одной руке телефонную трубку, другой Анна потянулась к стакану с водой. Отпив глоток, она остекленевшими глазами посмотрела на подругу. Лицо Анны было белым как полотно.
— Я беременна.
— Черт побери! Как же это?
Она попыталась отшутиться, но не смогла и только покачала головой.
— Не знаю. Я думала, что все в порядке. Я думала… О Господи!
— И что ты собираешься делать?
— Не представляю. Сегодня я должна встретиться с врачом, чтобы выяснить, какой у меня срок.
— А ты сама не знаешь? — удивилась Жанна. Она дважды была беременна и каждый раз знала об этом с самого начала.
— С тех пор как я здесь, месячные у меня были нерегулярными. Я приписывала это стрессу и перемене места жительства. Я не думала…
— А ты сама-то хочешь? Как я понимаю, ребенок от Каллума.
Готовая вот-вот заплакать, Анна опустила глаза. Только сейчас она поняла весь ужас ситуации.
— Я ведь только начала здесь работать, журнал еще нужно поднять и… черт возьми, Жанна, почему это случилось сейчас? Почему именно сейчас?!
* * *
— Что ты здесь делаешь, милая?
Анна открыла глаза. Из окна лился серый свет хмурого утра, но она чувствовала себя так, будто только что заснула.
— Сколько времени? — игнорируя его вопрос, спросила она.
— Семь часов. Эй, с каких это пор ты решила, что мы будем спать в разных комнатах? — смеясь, сказал он и сел на диван рядом.
— Я не могла заснуть, а тебя беспокоить не хотелось.
— Ну и в чем проблема?
— Я думаю, все дело в предстартовой суете. — Скрестив ноги, она села. Наверное, немного перенервничала.
— Может, чем-нибудь помочь?
Она отвела взгляд, не в силах сказать правду.
— Нет. Я сама справлюсь. Но все равно спасибо. — Не решаясь взглянуть ему в глаза, она попыталась улыбнуться и снова отвернулась, уставившись в окно.
Он по очереди поцеловал обе ее ступни и встал.
— Я принесу тебе кофе.
— Нет, я…
— Апельсиновый сок?
— Нет, спасибо.
— Это полезно. Тебе нужны витамины.
— Оставь меня в покое! — неожиданно закричала она. — Я не ребенок!
Он посмотрел на нее с обидой.
Мельком взглянув на него, она снова опустила взгляд.
— Я беременна, Каллум.
Она не смела смотреть на него — боялась его реакции. Классическая безвыходная ситуация. Если он скажет, что все прекрасно, она будет чувствовать себя последней сукой, которая собирается убить его ребенка; если же хмыкнет: «Эй, я здесь ни при чем», значит, просто ее не любит.
Отчаянно желая провалиться сквозь землю, она застонала.
В окутанной полумраком комнате голос ее звучал холодно и безжизненно.
— Я записалась на аборт. Сегодня Жанна сказала, что пойдет со мной Похоже, она тертый калач.
Как из тумана до нее донесся собственный смех — горький, разочарованный. А Каллум все стоял и смотрел на нее, не в силах заговорить, не в силах поверить в то, что услышал.
