лоб, понятно, что бесследно наше опоздание не пройдет.
— Кого из вас уволить за опоздание? — Никифоров сводит брови и спрашивает ровным холодным голосом. Будто мы подорвали экономику страны тем, что выпили кофе.
— Меня. — Вскидываю подбородок и смотрю в наглые глаза. Хочет показать, какой он Босс? — А в причине увольнения укажи, что сотрудница долго меняла прокладки, — ехидничаю и иду на свое место.
Все мужчины смотрят на меня, прикусив языки.
— А вы, Леонид, тампоны, видимо, так долго меняли?
Миша давит смешок в кулаке.
— Нет, я просто был в туалете. А что, это запрещено?
Фух. Спасибо, Леня, что поддержал. Хоть тут ты не оплошал и не побоялся. Двоих Алексеевич не уволит.
Кидаю на Леню благодарный взгляд и перевожу глаза на Марка. Он приоткрывает губы, чтобы что-то сказать, но снова смыкает их в узкую полоску. Вполне вероятно, он хочет сказать что-то лично мне, но держится, чтобы не сказать лишнего. Смотрит попеременно то на меня, то на Леонида.
— На сегодня мы заканчиваем, — говорит не то, что хотел бы. — У меня появились важные дела и мне надо уехать из города на несколько дней. На сегодня задание у вас есть. Вечером я пришлю на электронную почту следующие. После выходных встречаемся с отчетами о выполненной работе. Все свободны.
Начинаю тоже складывать свои вещи в сумочку.
— Алиса Николаевна, задержитесь, — кивает мне и складывает руки на столе, ожидая, когда все покинут помещение. Шумно сглатываю, потому что вот так, при всех, оставить меня, подразумевает какой-то разговор наедине. И, судя по его настроению, не самый приятный. Остаюсь на своем месте, но все убираю, чтобы в любой момент уйти, если разговор свернет не на тот поворот.
Я складываю руки на груди и под подбадривающие взгляды остальных жду, когда останемся одни.
— Во-первых, никогда не разговаривай так со мной при подчиненных. Наедине, можешь сказать мне все, что хочешь, но при посторонних я не позволю такие выходки. Надеюсь, это понятно. — Я киваю и молча соглашаюсь, что тут я была не права. — Во-вторых, ты совсем не дорожишь этой работой? — спрашивает уже спокойней. — Для тебя это неплохой шанс и ты сейчас меняешь престижную работу на тр*х в туалете?
Слова бьют по ребрам, и я приоткрываю рот, выпуская струю воздуха. Он подумал, что мы… в туалете… Вскакиваю с места, отталкивая стул назад. Наедине, значит, можно говорить то, что я думаю.
— У тебя совсем крыша поехала, Никифоров? Может, вы с женой и практикуете такое в общественных туалетах, но не надо всех равнять на себя. Как у тебя вообще такая мысль родилась? Совсем тронулся, придурок? — я не фильтрую выражения, потому что мы наедине и он первый начал. У меня вообще после него никого не было, а меня обвиняют в том, что я с кем-то в туалете.
— Это выглядело так, — пожимает плечами.
— Это выглядело так, как твой извращенный мозг это хотел увидеть. Мы кофе пили.
— Чего ты так нервничаешь тогда? Я не запрещаю тебе встречаться с кем-то, я против смешивания работы и личной жизни, а вне рабочего времени — можете делать, что хотите.
— Спасибо, что разрешил. Отчет, надеюсь, представлять не надо?
Вот каким должен был быть наш первый разговор, а не тот — наигранно-вежливый. У меня слишком много претензий, чтобы сейчас лебезить перед ним.
— Извини, если обидел. Возможно, я был не прав, — спокойно отвечает.
— Слушай, меня уже воротит от твоей этой вежливости. Плевать тебе, обидел ты кого-то или нет. Не надо строить из себя хорошего. Тебя никогда не волновали чувства других людей, только твои цели и желания. — Скулы на его лице напрягаются, а взгляд темнеет. — Странно, что ты смог кого-то полюбить и жениться. Надеюсь, эта женщина счастлива. — Делаю вдох и, пока он не начал говорить что-то в ответ, продолжаю. — Ты же можешь перевести меня? Сегодня как раз последний день. Мы оба это знаем. Сделай это, если не хочешь, чтобы на твоих руках была смерть еще одного человека.
— Какая смерть? — проговаривает слова, почти не шевеля губами. Они зацепили его. — Ты что, была беременна?
— Тебе два года было плевать, где я и что со мной. Думаю, ты знаешь, где найти всю информацию обо мне. Заодно изучи, с кем я сплю, где и как часто, если тебя это волнует.
Забираю ноутбук и оставляю его одного. В глазах начинает щипать от жалости к самой себе. Я сейчас показала ему эти эмоции. И, если он не дурак, то поймет, что они не просто так. Он до сих пор вызывает во мне разные чувства.
Не видеть его было бы легче, но знать, что с ним все в порядке и иметь хотя бы такое минимальное общение, нужно мне не меньше.
Я и хочу, чтобы он меня перевел, и не хочу одновременно.
Мы — странные существа. Больше всего е боимся боли, но при этом раз за разом повторяем те же действия, чтобы чувствовать эту боль и при этом наслаждаемся приятными воспоминаниями, которых на самом деле было гораздо меньше. Но от этого они так ценны.
— Рассказывай.
— Что рассказывать, Лер? — Поправляю подушку и ложусь на кровать, накрываясь пледом. Хотя в ее квартире тепло и уютно, но одиночество скрадывает эти плюсы.
— Как новая работа?
— Ну как, — я тяну долгое “м”, решая, что из всего ей надо знать, а что нет. — Мне все нравится. Мой начальник знает, в чем я сильна и именно это направление я и изучаю, собирая информацию у конкурентов.
— Хороший у тебя начальник. — Слышу, как ее голос улыбается, и от этого улыбаюсь сама.
— Ничего особенного, если что-то не так, злится, как и все остальные.
— Злится, да, — делает паузу, давая моим мыслям пофантазировать. — Но не увольняет ведь?
— Не увольняет, хотя еще немного и он решиться на это.
В коридоре раздается мелодичный звонок, который прерывает мой смех.
— К тебе гости? — подруга тоже слышала и узнала мелодию, которую сама же установила.
— Не знаю, я никого не жду.
Скидываю плед и поднимаюсь.
— Иди, посмотри, кто там. Может мужчина?
— Надеюсь, нет, потому что мой гормональный фон в эти дни крайне не стабилен в их отношении. Сегодня я кричала на начальника. Это нормально?
Шоркая меховыми тапками по ламинату, иду в сторону источника нарушения нашего разговора.
— В твоем состоянии — вполне, — смеется подруга в ответ. — Надеюсь, это не курьер с расчетным.
— Сплюнь лучше.
