Если Никифоров меня уволит, то я не знаю, что сделаю. Например, угоню его новую машину и спущу ее с моста в реку. Можно даже позвать Бондарчука, пусть снимет Титаник-2.
— Давай уже, угонщица, смотри быстрей. Даже мне интересно стало.
Поднимаю крышку и смотрю в глазок. Зажмуриваюсь и дергаюсь.
— Ну что? Кто там? — Слышу в трубку телефона голос подруги. Выдыхаю и подпрыгиваю от повторяющегося нетерпеливого звонка. — Алис, ну что там?
— Это пицца. — говорю полушепотом, чтобы тот, кто за дверью не услышал. — Я забыла, что заказала.
Еще один звонок.
— Так почему не открываешь? Он мне звонок сломает.
— Все, открываю, пока, целую.
Пытаюсь быть естественной, но это очень плохо получается и я быстро сбрасываю подругу, давая себе обещание потом ей написать. Потому что, если она узнает, что это Никифоров, то сама вызовет полицию.
Он в своей манере нажимает очередной раз на звонок так, что тот без умолку монотонно долбит мне в уши. И, если я не открою, то кто-то из соседей вызовет наряд.
Его напористость берет верх нам моим игнорированием и я щелкаю ключом, открывая дверь. Наверное, поднял архивы с моим прошлым. Узнал, что я не была беременна, зато потеряла отца.
Выглядываю в дверной проем, показывая, что пропускать его дальше я не намерена. В руках он держит какую-то сумку, похожую на ту, в которой обычно носят ноутбуки. Еще, что ли, один принес. Прям хочет мне серверную сделать, что ли?
— Можно зайти? — Легкий кивок головой за мою дверь.
— Это обязательно?
— Гостеприимство так и не стало твоей сильной стороной.
Усмехается, окуная нас обоих в прошлое. Больнее от того, что, если он помнит это, то остальное и подавно.
— Ты в черном списке, так что радуйся тому, что тебе открыли дверь вообще.
Глубокий вздох в ответ. Он чувствует мои слова. И делает вид, что понимает меня, как никто, но ничего не вернуть. Да, Оскар зря ему не дали два года назад.
— Ты быстро ушла, я не успел отдать тебе зарядное от ноутбука и мышку. Они были у меня в машине. Без них ты долго не протянешь. — Протягивает мне темно-серую сумку, и мне приходится открыть дверь шире, чтобы выйти из укрытия и забрать ее.
— Спасибо, мог прислать с водителем.
Пожимаю плечами, забирая вещь. Он не сделал ничего сверхвыдающегося.
Марк делает шаг в сторону двери и раньше, чем я успеваю сообразить, уже закрывает за нами дверь, замыкая в четырех стенах коридора.
— Кофе, я так понимаю, меня не угостят тут?
— Ты правильно понимаешь, поэтому зря заходил. Можешь идти.
— Я уйду, просто хочу, чтоб ты знала — я тебя не уволю. Ты меня устраиваешь, как сотрудник и то, как ты выполняешь свою часть работы, мне нравится. На некоторые моменты я смогу закрыть глаза.
— А на какие моменты не сможешь?
— Если перестанешь делать свою часть работы. Это не устроит, — он смотрит на часы и поднимает на меня глаза. — Алис, я ничего не знал, честно. И тогда в кафе, когда передавал привет твоему отцу, я не хотел тебя задеть и сделать больно.
Я отворачиваюсь и ставлю сумку на полку. И я могла бы сейчас пустить слезу и уткнуться ему в грудь. И почему-то мне кажется, что он бы не оттолкнул меня.
— Мне не нужны твоя жалость и поддержка сейчас. — Разворачиваюсь и смотрю на него. — Год назад помощь нужна была. Сейчас нет. Так что можешь не тратить энергию.
— Почему ты сказала, что это из-за меня?
Глупая дурочка… Поддержка… Я прикусываю кожу, чтобы не сказать того, что он не должен слышать. Он снова пришел только ради себя. Чтобы ему закрыть дыры в своем прошлом. И мои губы сначала растягиваются в улыбке, а потом и вовсе я начинаю хохотать в голос, прикрывая рот ладонью. Даже сейчас его интересует только он сам. Никифоров, когда же ты начнешь делать что-то для других?!
— Я отправил его в тот санаторий, в который ты хотела. И, если заметила, то оплатил даже больше процедур, чем требовалось. Что не так? — Он смотрит на меня как на чокнутую, какой я со стороны могу показаться. — Он умер через год после того, как видел меня в последний раз, в чем моя вина, не понимаю? Или ты думаешь, что он так переживал за наше с тобой расставание?
Наше с тобой расставание… Твое расставание. Твое. И мою депрессию и самокопание потом.
— Он переживал за меня после этого, а не за тебя.
Марк ухмыляется и даже грамма раскаяния нет в его глазах. От этого мне хочется врезать ему со всей силы.
— Вероятно, он не все тебе рассказал, раз ты до сих пор меня в чем-то обвиняешь?
— Что он должен был мне рассказать?
— Он хорошо устроился, делая меня виноватым во всем. — Чтобы понять Марка нужен толковый словарь. — Если он хотел закопать это вместе с собой, то пусть так и будет, но он сам себя убил. Не ты и не я.
Как можно даже сейчас так говорить. Это же человек, которого больше нет. Про него нельзя плохо…
— Папа бы никогда не сделал для меня ничего плохого.
— Поэтому пускай и остается идеальным в твоих воспоминаниях.
— Думаешь, я поверю сейчас твоим словам? Перекинуть свои проблемы на других, а потом спрятаться — это так в твоем стиле!
Марк кидает мне кость с небольшим куском мяса, чтобы я прожила с этой информацией еще несколько лет, гадая, что тогда произошло.
Его глаза — это сейчас два часовых механизма, которые могут сдетонировать в любой момент. Еще одно мое слово или фраза. Кожа покрывается дрожью, приподнимая каждый волосок на теле. Кажется, что в нем так много того, что он хотел бы сейчас сказать, но его словно сдерживает что-то. Он потирает большим пальцем левой руки остальные на правой, проходясь по золотому ободку кольца.
— Мне пора, у меня самолет скоро. В понедельник жду на работе. Без опозданий. Твой папа тоже был трусом, когда нашел такой простой способ решить свои проблемы.
Он разворачивается и берется за ручку двери. Я могла бы стерпеть эти слова в свой адрес, но не в адрес тех людей, кто был всем для меня, и всем и останется. Пальцы начинают трястись, а слезы обиды катятся, затыкая горло острой болью. Сводя дыхание и взрывая внутри сердце. Я ничего не могу сделать, потому что он всегда был сильнее и у него была власть. Мозг отключается, запуская животные механизмы. Или убегай,
