Какая-то влажная ткань ложится на мой подбородок. Я хочу её всосать в себя, вобрать всю влагу, скопившуюся в ней. Мне плевать, что это, возможно, мерзко. Я хочу пить до одури.
— Всё хорошо, Лиза. — шепчет супруг. — Небольшая черепно-мозговая травма. Немного придётся полежать в больнице, под наблюдением специалистов.
О, боже мой! Поделки! Долбанные осенние поделки!
— Лёша, — хриплю, но всё же разговариваю. — Поезжай домой. Кристине нужна аппликация… Листья. Шишки… Жёлуди… — мысли всё же путаются. — Она не очень это любит. Но это несложно. Вдвоём интереснее…
Лёша смеётся, отчего на его глазах выступают слёзы.
— Лиза, ты…сумасшедшая. Не волнуйся об этом.
Ага! Если не считать гимнастику, у нас дочь и так растёт пацанкой. Сколько я не прививала бы ей усидчивость и концентрацию, всё бесполезно. Мяч, бег, мальчишеские проказы — наше всё.
— Лёш, надо. — выдыхаю я, жадно ловя почему-то горячий воздух. — Хотя бы няне позвони. Анна Владимировна разберётся. Мы насобирали позавчера по дороге с занятий всякого…такого. Листочки. Жёлуди. Каштаны… Рябинку…
— Хорошо, хорошо. — бормочет он. — Я отойду тогда, хорошо?
Я киваю, что даётся мне не очень легко. Лёша выходит из палаты, прикрыв за собой дверь.
Пытаюсь прислушаться к своим ощущениям. Не выходит. Тело не ощущается моим. Мысли роятся. Почему-то они постоянно возвращаются к этой поделке.
В открытых дверях показываются врачи. Наверное, даже не так — целый консилиум. Я бы решила, что это практиканты, но уж больно они все взрослые для студентов.
Банальные вопросы. Не менее банальные ответы. Шуршат какие-то листы, формата А4. Они переговариваются тихо, словно специально.
Чувствую себя маленьким ребёнком. Не в том смысле, что напугана. А в том, что со мной не желают разговаривать и объясняться. Словно там, за дверью, меня ждёт взволнованная мама, и они непременно всё расскажут, только ей. Не мне.
— Послушайте… — замечаю, что они засобирались уйти, и приподнимаю голову. Затылок отзывается тупой болью, но мне всё равно. Мне не нравится происходящее. — Может, вы мне что-то скажете? Нет? Что со мной? Когда я могу уехать домой?
— Это вам муж расскажет. Мы ему всё передадим.
Ошалело смотрю на закрытую дверь и понимаю, что я и есть маленький ребёнок! Только никакая меня мама не ждёт! Может, и Лёшка уже даже не ждёт, умотал по своим делам. Просто меня никто не воспринял всерьёз из пяти, ПЯТИ докторов.
Это как вообще?
Замечаю на тумбочке широкий стакан, наполненный водой. Я помню, Лёша говорил, что пить мне нельзя. Но мне хочется! Прямо невероятно хочется пить и врезать хорошенько своему муженьку!
— Лизок… — стоило только пригубить прохладную жидкость, как дверь медленно приоткрылась, и муженёк собственной персоной, опасливо заглянул в палату. — Тебе же нельзя!
— А нервничать мне можно? — щурюсь и выпиваю залпом столь желанную жидкость.
— Не-ет. — подозрительно протягивает Лёша.
— Так ну и? Каков диагноз? Почему врачи отмахиваются от меня? Давай начинай меня успокаивать, потому что я уже попила. Чувствую себя живенько так. А вот нервишки ни к чёрту, Алёшенька!
Он молчит. Смотрит на меня грустным взглядом и молчит.
— Лизок…
— Вот опять! — не могу сдержать раздражения. — Лизок? Серьёзно? Ты меня так лет пять не называл. Что происходит?
— Я… — его ведёт. Наконец-то, я замечаю то, чего не видела раньше. Или не хотела видеть. — Испугался… Было столько крови… а твой взгляд. Я думал, ты… не знаю… Неразумна…
— Лёша! Лёшка! — сама не замечаю, как начинаю шипеть на мужа. Прям как настоящая жена, ей-богу. — Ты что так нажрался-то? С ума сошёл? У тебя же выборы. Дочь же одна дома! Сколько хоть сейчас времени? Боже мой…
— Два. Среда. — тяжело выдыхает он, отчего я морщусь.
Перегар просто нереальный.
— Что два? Что среда? — вроде злиться должна, но его сосредоточенное и хмурое лицо не способствует негативу. — Да присядь ты хоть…
— Укгук. — сев на краешек кровати, он неуклюже поправляет мятый пиджак и со второй попытки поворачивается ко мне:
— Сегодня среда. — тщательно выговаривает он, хмуря брови.
Ком встаёт в горле. Два дня? Я провалялась здесь два дня?!
— Поехали домой, Лёш… — шепчу, надеясь, что он достаточно вменяем, чтобы хотя бы слышать информацию. — Кристинка там…как же…А мы здесь…
— Нельзя домой… — морщась, он отвечает мне так же, шёпотом. — Травма. Череп. Мозг. Наблюдать нужно. Отёк там. Последствия… Лежи, Лизок.
Осмелившись, привстаю на локтях. Голова кружится, но, кажется, постепенно отпускает. Задерживаю дыхание и сажусь, сфокусировавшись на Лёшке.
— Ложись, давай, последствие… — без особых усилий валю его на кровать, потянув за рукав пиджака.
Муж не то что не сопротивляется, он падает набок и затихает.
Опасливо прислушиваюсь. Дышит.
И что теперь делать? Пить хочется по-прежнему. И голова болит.
Наконец-то замечаю кнопку сбоку кровати и, искренне надеясь, что это кнопка вызова персонала, жму её.
* * *
Мои дни похожи на день сурка. Больница… Эм-м, такое. Я с роддома не помню, каково это — лежать в больнице. Не люблю я больницы. В роддоме хоть не просто так находилась и вышла из него с маленькой голубоглазой малышкой. А здесь, что? Выйду отсюда с нервным тиком и в хлам расшатанной нервной системой.
Спасибо мужу, он хоть по вечерам сидит с Кристиной и общается со мной по видеосвязи. Чокнулась бы, без этих разговоров. Есть, конечно, ещё Инга. Но ей сейчас не особо до меня и долгих разговоров. Я выбыла из строя, на неё легла вся ответственность и организация СПА-комплекса.
Надеюсь, это скоро кончится. На завтра мне назначили энцефалограмму. Кажется, это хороший знак. Возможно, я на днях всё-таки доберусь к своей семье.
О Стасе и Олеге старалась не думать. Не пострадай мой телефон во время аварии, я бы, конечно же, попыталась справиться с муками совести и позвонить Стасу, чтобы хотя бы узнать о состоянии Олега. А так… номеров я наизусть не помню. Симка новая. Грустно как-то.
…и стыдно.
Абсурд, наверное, но совесть подъедала. Если бы я тогда, в машине, сдержалась и промолчала, Лёша бы не затормозил так резко на проезжей части. Если бы я не поехала в травматологию к Олегу, то не случилось бы этого разговора. Если бы не связалась с ними двумя, вообще бы никуда не нужно было ехать.
Тошно-то как…
Неожиданный стук в дверь выводит из тяжёлых мыслей. Я хмурюсь, отложив бесполезную книгу на тумбочку. Всё равно не поняла ни строчки. Мысли мешали воспринимать написанное. Да и стоило её вообще убрать под подушку. Мне же вроде как даже читать нельзя, напрягать зрение, ну и остатки мозга.
— Лизун, привет! — Инга опасливо заглядывает в палату. Находит взглядом меня и улыбается кроваво-красными губами. — Ну, красотка! Я уже в трусишки наложила, после разговора с твоим Алёшей. Выглядишь бодренькой.
Где она увидела бодрость? Я чувствовала себя унылой какашкой, ей-богу. Не знаю, более подходящего сравнения для своего состояния.
— А ты чего не позвонила? — забеспокоилась я. — Там солярии прилететь должны сегодня… а ты…
— Ой не бурчи. Прилетели. Разгрузили и уже доставили. Правда, пришлось помощи попросить…
— А ты чего не заходишь? — было странно общаться вот так. Она, стоя в приоткрытых дверях — я, сидя на больничной койке.
Она же не думает, что я заразная?
— Да я как бы не одна… — вздохнув, подруга распахивает дверь, делая шаг в палату, а следом за ней входит Стас. — Во-от. — протягивает она.
— Привет. — насторожённо произносит Стас, нелепо взмахнув цветами в руке. — Я решил попытаться прорваться…
— Вы что?! Инга! — гневно раздувая ноздри, я спускаю с кровати ноги и лихорадочно осматриваю этих двоих. — С ума сошли! Здесь врачи! Муж!
— Ооо, понеслось говно по Енисею. — вздыхает подруга. — Давай сюда, короче. — забрав цветы у Стаса, она поставила их в вазу, где уже стоял букет вроде как от Лёши. — Не ссы. Я сказала, что он мой брат. А муж, что? Ты почти свободная женщина. Хочешь сказать, что Лёха тебя прям навещает каждый день? Или камер здесь натыкал?
