твой рабочий день окончен, — нажал Воскресенский на брелок сигнализации, когда они вышли.
Машина поприветствовала его коротким «би-бип», моргнула фарами.
— А как же Брат Один и Брат Два?
— Я съезжу сам, тебе пришлю запись разговора, сделаешь стенограмму, внесёшь в дело. Это ключ от офиса. Это пароль, — вручил он свою визитку с набором букв и цифр, нацарапанных на обратной стороне.
— Тупая_сука_5? — прочитала Ирка.
— Да, русскими буквами в английской раскладке. Жду тебя в понедельник. Кофе я люблю чёрный без сахара. Кофейня на углу открывается в восемь, там знают.
— А рабочий день разве начинается не с девяти? — нарочито удивилась Ирка.
— С девяти, но тебе до девяти нужно внести в дело стенограмму, — пожал плечами босс.
Развернулся и пошёл к машине, размахивая пакетом с бельём.
Что он купил жене, она так и не узнала. А что кроваво-красный комплект окажется в Иркином пакете вместе с мужскими трусами, что выбрала она, увидела только дома.
— Хоть на обложку журнала, — одобряюще поцокала языком мама.
Ирка крутилась перед зеркалом. Мама сидела на подоконнике.
— Там, кажется, к тебе, — оглянулась она к окну. — Ух, какой красавец! Наш?
— А то! Конечно, наш, — улыбнулась Ирка, выглянув из-за неё.
— Это с ним ты вчера вернулась под утро? — улыбнулась мама.
— С ним.
Ирка потянулась за спортивным костюмом. Мама пошла вниз открывать дверь.
— Вадим, — представила Ирка Воскресенского. Поблагодарила за подаренный букет. — Поставишь в воду? — вручила его маме и потянула Вадима за руку в свою комнату.
Дверь ещё не успела закрыться, а их губы уже встретились.
Он подхватил её на руки. Она обхватила его ногами.
Наверное, что-то надо было сказать, но зачем?
Она соскучилась, он едва дождался вечера.
Он пришёл. Она ждала.
Он дрожал. Её качало от его близости.
— Подожди, подожди. Я подготовился, — он достал коробку презервативов. И замер, увидев её в белье. — Ух ты!
Каким бы эффектным ни было, бельё на ней осталось ненадолго.
— У меня тоже для тебя подарок, — протянула ему Ирка пакет с боксерами, свесив руку с кровати. Всё слетело на пол, когда в короткой, пьяняще схватке тел то ли она одержала верх, то ли он победил. — Только постирай.
Вадим встал. Ему позвонили. Машинально натянул на голое тело рубашку, пока говорил.
Стоял, прислонившись к дверному косяку. Высокий брюнет с накачанным прессом и золотистым загаром. Он не выглядел как ботаник-программист, он выглядел как фотомодель, рекламирующая солнце, море, нижнее бельё — непростительно сексуально.
Ирка тоже не была скромной девчонкой, но с него хотелось срывать одежду, чтобы пуговицы разлетались, стоило ему лишь посмотреть на неё своими синющими глазищами. Прижиматься. Чувствовать его пальцы во всех местах.
Чёрт, когда тебя хочет такой сексуальный мужик, это всегда возбуждает.
— Куда-нибудь сходим? — спросил он, падая обратно на кровать. — В кино, в кафе, погуляем?
— Нам бы выспаться, — улыбнулась Ирка.
— Да, выспаться было бы неплохо, — перекатился он на живот. Ткнулся губами в её плечо. Втянул носом запах. — Можно мне остаться? Ты будешь спать, я — работать. Не хочу с тобой расставаться.
— Я в ванну, — рывком поднялась Ирка. Подхватила с пола своё бельё, его. Остановилась в дверях. — Оставайся.
Хоть на весь день. Хоть на все выходные. Хоть на всю жизнь.
И он остался.
Она спала — он работал. Она работала — он спал. Таскал маме мешки с землёй в теплицу. Варил на всех пельмени на обед. Делал в микроволновке попкорн.
Они ездили на выставку корги, где с удовольствием тискали пушистых рыжих пёсиков, Держась за руки, гуляли по городу. Ели пиццу в кафе с видом на Амур. Кидались попкорном в кровати.
На следующий день кормили ослика в зоосаде. Катались на тележках в супермаркете (ездили за продуктами). А вечером жарили шашлык на недостроенной веранде и закутавшись вдвоём в один плед, встречали закат.
Алое зарево полыхало в небе за рекой. В мангале догорали угли. Пахло жареным мясом и базиликом, завёрнутым в лаваш. У крыльца на высокой клумбе высунули клювики ростки тюльпанов.
— Мама очень любила тюльпаны, — посмотрел на клумбу Вадим. — Каждую весну у дома зацветали целые поля, сплетались в реки причудливых узоров. — Он тяжело вздохнул. — Тюльпаны — это первое, что уничтожила новая подруга отца, едва они поженились.
— За ними очень трудно ухаживать, особенно за сортовыми. Каждый год надо выкапывать, каждую осень снова высаживать, обновлять. Это трудно и действительно нужно сильно любить.
— Мама любила.
Он поднял голову, чтобы посмотреть за закат, и надолго замолчал.
— Наверное, это были лучшие выходные в моей жизни за очень долгое время, а может, и просто самые лучшие, — сказал, обнимая Ирку покрепче. Мечтательно вздохнул. — Как у тебя это получается?
— Что именно? — открыла глаза Ирка.
На его груди было так уютно. На его широкой груди. В его сильных руках.
— Делать мир таким красивым. Таким живым, интересным, вкусным. Таким, что хочется дышать полной грудью, жить, радоваться, наслаждаться каждым мгновением.
— Это ты видишь его таким, — улыбнулась Ирка.
Это — ты. Раскрашиваешь его в цветное и яркое. Наполняешь звуками и запахами. И, чёрт побери, задираешь планочку так высоко, что вряд ли кому-то удастся её теперь переплюнуть.
— Давно хотел тебя спросить, — глотнул из бутылки Воскресенский и передал Ирке.
Если бы она составляла список самых романтично-эротичных вещей в своей жизни, то пить пиво из одной бутылки обязательно внесла одним из первых пунктов.
— Тот парень, что бегает за тобой со школы…
— У тебя чертовски хорошая память. — хмыкнула Ирка. «На мою беду». — Он мой друг.
— Просто друг?
— Вот только давай сейчас без сцен ревности, — вернула она бутылку. Потянулась за кочергой помешать угли — холодало.
— Просто хочу знать, к чему готовиться.
— К тому, что через неделю ты уедешь, а я останусь, — повесила она обратно на крюк железку и лопатками почувствовала, как Вадим напрягся.
— Поехали со мной.
Ирка встала.
На железный каркас веранды, когда-то сваренный специально под палубную лиственницу, были брошены обычные доски, кривые, не струганные, да так и остались лежать, потемнев от времени. Ирка спрыгнула с них вниз — прикрепить трепыхавшуюся на
