— Всякий раз, когда мы приезжали погостить к нашим бабушке и дедушке, родителям моего отца, наш дедушка ставил нам сложные задачи, — объясняет он. — Я уверен, что большинству детей понравилась бы игра в прятки. Но не близнецам Деймос.
Я громко ахаю, когда его руки обхватывают мои лодыжки, раздвигая мои ноги, чтобы он мог зажать свои колени между ними.
— Раньше у него был этот сарай в саду. Ну, он называл его своим сараем. Мы с Алексом назвали его камерой пыток.
Я так потерялась в его глазах, в боли, исходящей от него, когда он рассказывает мне эту историю, что яростно вздрагиваю, когда его руки скользят по моим икрам.
Его глаза расширяются от ужаса, и он отрывает свое прикосновение от меня.
— Нет, — кричу я, наклоняясь вперед и обхватывая пальцами его предплечья, отводя его руки назад. — Продолжай, — призываю я.
Он кивает, подается вперед, его глаза ищут мои, отчаянно пытаясь найти что-то, что скажет ему, что я этого не хочу.
— Я хочу все, — шепчу я.
— Я узнал почти все, что знаю, в этом сарае, — продолжает он, заставляя мое сердце учащенно биться.
Возможно, я не знаю подробностей, но я слышала достаточно, чтобы понять, что навыки Деймона заключаются в пытках.
Мой желудок переворачивается при мысли о том, что его дедушка мог сделать с теми двумя маленькими мальчиками в том сарае.
— Он бы связал нас и оставил там, чтобы мы могли сбежать, — говорит он, пока мое воображение не разыгралось слишком сильно. — И все это время у него крутились видеоролики обо всех вещах, которые он мог бы с нами сделать, пока мы застряли там.
— Иисус.
— Алекс ненавидел это.
— Он не любит кровь, — шепчу я.
— Он отказывался смотреть. Вместо этого он погружался в свои мысли. Напевая любую песню, которую мог придумать, чтобы заглушить крики мужчин на экране.
Он подползает ближе, шире раздвигая мои ноги, но его глаза не отрываются от моих.
— Я, однако, просмотрел каждую секунду этих видеороликов. Я изучал реакцию жертв. Я узнал, что заставляло их говорить, а что нет. И все это время я придумывал, как вытащить нас обоих.
— Пока вы все готовились к тестам по математике и правописанию, я учился убегать и придумывал еще более ужасающие способы заставить взрослых мужчин плакать, потому что я пообещал себе, что однажды… однажды я собирался привязать его к этому стулу и заставить страдать всеми способами, которые он заставил бы терпеть нас.
Мое дыхание становится более прерывистым, когда он, наконец, оказывается прямо передо мной, его руки лежат по обе стороны от моих бедер, а его нос едва соприкасается с моим.
— У н-него был сердечный приступ, не так ли?
Его глаза на мгновение темнеют.
— Да. Ублюдок умер до того, как у меня появился шанс показать ему, как прекрасно он меня обучил.
Между нами воцаряется тишина, слышен только крик чайки вдалеке.
— Перестань ждать, когда я сбегу, Николас, — предупреждаю я. — Я могу справиться с твоей тьмой.
— Ты знаешь, я бы сделал это. — Я киваю. — Я все это спланировал.
— Я разочарована, что у тебя не было шанса. Он это заслужил.
Он смеется, но смех его полон гнева и ненависти.
— Ты понятия не имеешь, красавица.
— Так дай мне это. Скажи мне, — настаиваю я, наконец, опуская руку и обхватывая ладонью его лицо.
Он кивает в знак согласия, но несколько долгих секунд с его губ не слетает ни слова. И когда они это делают, они могут быть не теми, что я хотела услышать, но они довольно близки к этому. — Однажды, — обещает он.
— Хорошо. Я приму это.
— Черт возьми, Калли. Это… ты… ты…
— Я здесь. Я в безопасности. Я… — Я колеблюсь со следующей частью, осознавая, что, возможно, собираюсь погрузиться во что-то совершенно безумное, но в то же время зная, что, на самом деле, я окунулась в это некоторое время назад. Хэллоуин, если быть точной. — Я твоя.
Весь воздух проносится мимо его губ, щекоча мое лицо, когда его рука обвивается вокруг моей шеи сзади, и его губы прижимаются к моим.
Его руки скользят вверх по моим бедрам, задирая юбку выше, чтобы он мог обхватить мою задницу, приподнимая меня, пока у меня не остается выбора, кроме как почувствовать его твердость под брюками.
Обнимая его за плечи, я прижимаюсь к нему, наслаждаясь ощущением его горячей кожи на моей, пока продолжается наш поцелуй.
Он облизывает мой рот, как будто умрет без этого, его пальцы сжимаются на мягкости моей задницы, как будто он сдерживает себя.
Отрывая свои губы от его, я целую его в подбородок, пока мои губы не касаются его уха.
— Я все еще чертовски зла на тебя, — признаюсь я.
— Похоже на то, — слегка бормочет он.
— Ты властный, собственнический, ревнивый, контр—
— Ты остановилась на «контролирующий», — указывает он, сильнее прижимая меня к себе.
— Заноза в заднице.
Он сильно сжимает меня.
— Я думаю, тебе это нравится.
Громкий, достойный шлюхи стон вырывается из моего горла, когда он идеально касается моего клитора.
— Черт возьми, Ангел. Ты погубила меня.
— Я думаю, что здесь только один из нас занимается развращением, дьявольский мальчик.
— Правда, — признается он, его губы касаются моих в самом дразнящем из поцелуев.
— Но ты познакомил меня с темной стороной, и я не спешу возвращаться.
— Я превратил своего ангела в дьявола.
— Только для тебя, — выдыхаю я. — Это может быть нашим маленьким секретом.
— Черт возьми, я хотел бы оставить тебя.
Мои губы приоткрываются, чтобы прокомментировать, но вместо того, чтобы произнести слова, которые вертятся у меня на кончике языка, крик шока вырывается из моего горла, когда он переворачивается на спину и снова устраивает меня у себя на талии.
— Я хочу смотреть, как ты кончаешь, — рычит он, разжигая огонь, пламя которого уже сжигает меня изнутри.
Я качаю головой, мои щеки пылают.
— Я хочу тебя.
— Ты получишь меня, — обещает он. — Но в следующий раз, когда я возьму тебя, между нами ничего не будет.
Я наклоняюсь вперед и кладу руки ему на грудь, по обе стороны от длинного шрама, который проходит посередине.
— Кажется, что сейчас этого не будет. — Я нависаю над ним бедрами, и его челюсть сжимается.
— Я не умею поступать правильно, Ангел.
— К черту правильные вещи, дьявольский мальчик. На этот раз просто возьми то, что ты хочешь, что ты заслуживаешь, что ты—
Я вскрикиваю, когда его пальцы впиваются в мои волосы так сильно, что боль пронзает мой череп, когда он тащит меня вперед. Он ерзает между нами, когда его губы заявляют права на мои во влажном и грязном поцелуе, и всего за несколько секунд мои трусики оттягиваются в сторону, а головка его члена прижимается ко мне.
— Трахни меня, Николас. Трахни меня так, как будто я принадлежу тебе, и ты никогда меня не отпустишь.
Рев, который вырывается из его горла, когда он толкается во мне, — это то, что я никогда не забуду.
Его пальцы сжимаются на моих бедрах, когда он берет под контроль наши движения, притягивая меня к себе так, что между нами ничего не остается.
— Черт, это глубоко, — стону я, когда он заставляет меня кружить бедрами. — Черт.
— Ты чувствуешь это, красавица? Ты чувствуешь, как чертовски идеально мы подходим друг другу? Ты была создана для меня, Ангел. Вся. — Толчок. — Блядь. — Толчок. — Моя.
8
ДЕЙМОН
— Не уходи, — сонно умоляет Калли, ее хватка на моей талии усиливается, когда я пытаюсь выскользнуть из-под нее.
Я знал, что на самом деле она не спала. Узоры, которые она рисовала кончиками пальцев на моей груди и на животе, были достаточным доказательством этого. Но она расслаблена, и я не хочу это портить.
Я достаточно недавно выбил почву у нее из-под ног, я просто хочу, чтобы мы… были.
Я хочу провести это время вместе. Нет. Я жажду этого времени вместе, как гребаный наркоман.
Я понятия не имею, как долго я собираюсь притворяться подобным образом, но я хочу этого так долго, как только смогу.
