— Я слабая… я очень слабая… слабачка! — выкрикнула я, комкая в руках подушку и ненавидя себя за безволие, которым сковал меня Паша.
Ивар, на которого моя наполненная горькими эмоциями речь явно произвела впечатление, сел рядом и, подняв мне голову за подбородок и пристально заглянув в глаза, серьезно заявил:
— Ты сильная. Знаешь, почему? Потому что ты умеешь любить. Слабые любить не умеют — запомни это и успокойся.
После его слов я снова за последние пару дней дошла до кондиции и разревелась.
— Сделай ей чаю, — попросил он жену, а сам начал укачивать меня, словно ребенка.
Неудивительно, что Таня его ко мне не ревнует — такой зареванной, заплаканной, в растянутой футболке и с запутанными косами на меня не взглянул бы не только Ивар, но и вообще никто. И когда Таня ушла, парень тихо прошептал мне:
— Хотел бы я, чтобы меня так Танюха любила… а ты не реви… не реви, я сказал! Если твой Паша не дурак, то он поймет…
— Не поймет… — я даже головой покачала в знак отрицания.
— Значит, он все-таки дурак.
— Он боится этих чувств…
— Конечно, боится, — проявил мужскую солидарность Ивар. — Я бы тоже боялся. Боялся и держал тебя рядом с собой… А знаешь… — потрепал он меня по макушке: — я даже завидую твоему Павлу. И что-то мне подсказывает, что это еще не конец.
После той неудачной и глупой попытки суицида я почти полгода пыталась прийти в себя. Это время стало до безумия апатичным в моей жизни. Я не замечала, как превращалась в жалкое подобие человека — забывала помыться, расчесаться и даже поесть. Практически не выходила из квартиры, в которой жила. Наверное, подсознательно я все же решила себя убить. Именно тогда начала писать первые статьи в журналы. Кстати, полные оптимизма статьи, что удивительно — депрессия у меня была очень сильная. Таня с Иваром пытались меня как-то расшевелить, «вывести в свет», а мне не хотелось лишний раз показываться на глаза людям. Меня не волновало, что обо мне подумают, просто видеть никого не хотелось. Я превратилась в живой труп, который весил не более сорока килограммов и с трудом передвигался по квартире.
И в один из таких дней глянула на себя в зеркало, а в отражении… жесть. Выглядела словно пугало. Я очень сильно похудела, и это было заметно даже на моей и без того худощавой фигуре. Кожа просвечивалась, лицо осунулось, а глаза казались нереально огромными. Внутренне я ощущала себя еще хуже.
Не без помощи Тани было принято решение поговорить с Пашей. Потому что иначе жить и бороться с депрессией у меня не выходило. Даже новая работа не принесла ожидаемые плоды.
«Найти любовь в семье врагов –
То дар судьбы, то дар богов.
Девиц полно, а жизнь одна…»
Мне было куда приятнее слушать арию Ромео из известнейшего шекспировского мюзикла в наушниках, нежели Таню с ее наставлениями. Ей-Богу, она со мной носится больше, чем со своими детьми! А их у нее уже двое, на минуточку…
— Не нужно за ним бегать! — учила она меня жизни. — Твой Паша — эгоист, и твои слезы только поднимают его самооценку! А на самом деле твой повар — просто тряпка без права голоса.
Мне понравилось, что Татя, говоря о Паше, прибавляет местоименительное «твой». «Твой Паша», «твой повар» — приятно звучит. Только вот обзывать не надо.
— Он ничего не видит дальше собственной поварешки! — продолжала подруга. — Поэтому поставь его перед фактом — либо вместе, либо врозь, чтобы сразу все решить, а не компостировать друг другу мозги!
— Я как-нибудь сама разберусь…
— Ты уже один раз разобралась, — напомнила мне Татя и слабо схватила за руку — ту самую, где розовел тоненький шрам на запястье. — Кать, я не хочу нести цветы на твою могилу. Если опять случится что-то подобное, то я твоему ненаглядному Павлику голову оторву!
— Не случится… — я отрицательно помахала головой, но, честно говоря, сама не верила своим словам. Когда речь идет о Паше — предугадать ничего невозможно.
— Полгода назад ты тоже так говорила…
Кстати говоря, Нина Владимировна заявила, что эти полгода я лечилась в психушке. С каким диагнозом? Шизофрения, точно. Раздвоение личности. Когда я об этом узнала, смогла только рот открыть и глазами хлопать от удивления. Все-таки права фраза о том, что о лучших мгновениях своей жизни узнаешь из рассказов очевидцев.
11
О моей непереносимости спиртного знали все кругом. Еще в школе одноклассники шутили, что мне для опьянения нужно лишь понюхать пробку. Но в этот раз отмазаться мне не удалось — коллегу на работе повысили, и она решила отметить это дело в хорошем ресторане.
Сначала я честно пила свой любимый персиковый сок, пока кто-то (кажется, это была сама виновница пьянки) не подлил в него мохито. Спорить и ругаться я не стала, дабы не показаться мелочной, и начала пить импровизированный коктейль с наинеприятнейшим, надо сказать, вкусом. А потом еще и бокал вина вдогонку выпила. Для меня — явный перебор.
— Кать, ты же рядом живешь? — посмотрела на меня мутными глазами Аня.
— И…? — предчувствуя подвох, спросила я.
— Тогда мы идем к тебе в гости! — «обрадовала» меня девушка, а остальные с радостью ее поддержали. Мои возражения потонули в звоне поднятых бокалов.
До моей съемной квартиры мы не добрались. Остановились на полпути, присели на скамейку. Уже стемнело, но лето все-таки — и хотелось приключений. Девчонки что-то продолжали обсуждать, кажется, они передумали идти ко мне в гости и теперь рвались в клуб. А в моей голове бушевали алкогольные мысли. Клубы я по натуре своей не любила, поэтому решила пойти домой. Попыталась вспомнить, где живу. Нет, картографически-то я помнила, а вот дойти до дома не представлялось возможным — ноги были будто ватные. Путая кнопки на телефоне, набрала номер Олеси, с которой я вместе снимала квартиру.
— Лесь… — я даже сама удивилась, с каким трудом я выдавила из себя ее имя. И как другие по десять бутылок за раз в себя вливают? — Я иду домой.
— Мы тебя ждем.
— Мы? — я все-таки нашла в себе силы удивиться. — Кто «мы»?
— Я и Андрей, — это она о своем парне.
— Аа-а… — недовольно протянула я. Нет, против Андрея я ничего не имела, хороший парень. В деревню к родителям один раз меня отвозил, но есть одно «но» — квартира у нас однокомнатная, они сейчас обниматься-целоваться при мне будут (благо, не сексом заниматься — мозги у них есть), а я буду их подкалывать и в душе завидовать. Тоже хочу целоваться… и конфетку… шоколадную… «Мишка на севере»… Вот конфетку очень хочу!
А самые вкусные конфеты продаются в универмаге в одном из отдаленных от центра районов города. Однозначно. Про другие магазины я как-то не подумала и резво подскочила со скамейки. Девчонки что-то прокричали вслед, но я лишь отмахнулась, мол, конфетки важнее.
Честно говоря, как я шла — не помню, но мой внутренний путеводитель выдает именно этот маршрут. В себя пришла только когда стояла перед дверью квартиры, где жил…
Ноги мои ноги, куда же вы меня принесли? И, прежде чем развернуться и уйти, я нажала на кнопку звонка. А в ответ — тишина… Я еще минут пять не отпускала палец от кнопки, а потом, все же понимая, что дома никого нет, села на ступеньки и предалась воспоминаниям. Как мы по этим ступенькам вместе поднимались, и он обязательно хлопал меня по попе, а я визжала от неожиданности на весь подъезд… Романтика, ничего не скажешь.
Прошла целая неделя после того, как я вернулась из Гамбурга, где гостила немного у Тани, и полгода, как я не видела его. Его… моего единственно любимого человека… а ведь вернулась-то именно к нему.
— Лесь… — снова набрала я номер подруги. — Забери меня.
— Ты почему еще не дома, Катя? — беспокоилась Олеська. — Откуда тебя забрать?
Я назвала улицу и точный адрес.
— Что ты там делаешь? Что-то случилось? Мы с Андреем сейчас приедем.
— Случилось, — я даже слезу пустила. — Я так хочу его увидеть…
— Кого?
— Пашу…
— Ой, дура!
Тут я с Олеськой не могла не согласиться. Я и вправду дура. Ну, какая нормальная девушка будет любить человека, который обижал ее на протяжении длительного времени? А я ведь ему изначально все простила — и обиды, и предательство, и все на свете.
