покраснел. Проблеял что-то невнятное. И этим еще больше мне понравился.
— Ничего особенного. Ты в курсе, что меня взяли для мебели? Ефимов так и сказал — хорошо будет стоять с его ростом.
Я рассмеялась. И заметила весело:
— Тогда ты здорово прогрессируешь.
Так и началась наша дружба. Не то чтобы я не понимала, что Руслан хочет большего, но… Не мой типаж, да. Зачем? Достаточно было того, что по вечерам, когда уже даже Даночка уходила, мы занимались вместе, поддерживая, мотивируя, хохоча, обзываясь, каждый раз придумывая новые прозвища. А по вечерам или в редкие выходные скидывали видосы с удачными партиями, но чаще — с ужасными, мыли кости коллегам, сетуя на то, что балет нынче не тот, и скрупулёзно отыскивали ляпы в танцах друг друга. В этом смысле мы с Русланом были неравны. Я танцевала, без ложной скромности, чисто.
— Это что? — прыснула, ткнув его в бок. — Кто тебя учил так опускать партнершу после поддержки? Жопа — о! — я отклячила бедра. — На это же без слез не глянешь. И почему она по тебе ползет, когда у Чайковского здесь аккорд? Тынц. И все. Она должна спрыгнуть.
— Да, стульчик я не умею. И руку боюсь отпустить — вдруг грохнется.
— Вот чтобы этого не случилось, вы и ходите на репетиции. Партнеру нужно доверять. Тем более такому сильному. — Я встала и поманила Руслана пальцем. — Подставь руку.
— Нет, Сень, ты че? Я не буду делать с тобой поддержку, я…
— Давай. С партнершами тебе тоже не везло. Давай, я знаю, что делаю.
Понятия не имею, откуда во мне взялась уверенность, что у нас все получится. Мы оба только-только оклемались после травмы и всего пару раз что-то вместе пытались изобразить. А тут, на каком-то кураже…
— Ну? Подставь ручку.
Мы стали на позицию, я сделала пару вращений, он подставил руку, и… я взмыла под потолок. А потом так же легко спрыгнула на пол. Руслану и делать ничего не пришлось.
— Озвереть… Нет, я знал, что так и должно быть, но… Давай еще! — загорелись глаза парня. Я могла его понять. Когда привык делать за партнершу ее работу, а тут — оп, и она все сделала сама, нельзя не проникнуться. И я бы, может, пошла Руслану навстречу — самой понравилось, как легко у нас все получилось, но от двери раздались аплодисменты:
— Хорошего понемногу, — строго заметила… Даночка. А ведь мы думали, что она ушла.
— Хорошего? — заулыбались мы.
— Ой, вот только не надо. До идеала вам еще пахать и пахать, — одернула нас Романова, возвращая с небес на землю. — Но мне нравится, как вы смотритесь, хорошие линии получаются. Надо это обмозговать. Сень, а что если мы этот кусочек на смотре покажем?
— А Руслану это зачем? Партия и так за ним, — удивилась я, озираясь на друга.
— Да я не против, — пробубнил тот.
— Ему это тоже будет полезно. Тебе же Ефимов в лицо говорил, что ты ничего не можешь?
Руслан страшно покраснел. Провел рукой по слипшимся от испарины волосам и кивнул:
— Об этом все знают, да? — отвернулся.
— Да какая разница, если он ошибся? Ты можешь все! И докажешь это.
Мы перекинулись взглядами и синхронно пожали плечами. Что из этого выйдет, было совершенно непонятно. Но шанс нельзя было упускать. Я все лучше чувствовала ногу, Руслан тоже потихоньку совершенствовался. Это был шанс. Последние перед смотром дни мы репетировали как одержимые. Ставки были высоки. И у меня, и, думаю, у Руслана. Просто у нас были разные ситуации. От меня изначально ждали много, а от него — напротив. И если честно, я даже не знаю, что из этого было хуже.
Смотр состоялся в начале июня. И на этот раз чужих глаз было ого-го сколько. Волновалась ли я? Еще как! Деньги, которые мне удалось скопить за время работы в столице, стремительно заканчивались. И тут речь уже даже не шла о том, какие партии мне дадут. Важно было получить работу. Любую! Станцевали далеко не идеально, на репетициях, бывало, у нас и лучше получалось, но уж как вышло. Музыка стихла, мы присели в поклоне. Зажегся свет. И я, к удивлению, увидела среди зевак… Вершинина! Правда, обмозговать это не получилось. Меня сразу же пригласили в кабинет к художественному руководителю, где я от волнения вообще все на свете забыла.
— Ну что, поздравляю, Есения Сергеевна! С понедельника можете приступать…
Взяли! Меня взяли… Мамочки! И завертелось все, закружилось. Договор, оформление, то да се. Из театра вышла — голова кругом. В дверях едва не столкнулась с Вершининым. Отскочила, пробормотав какую-то глупость, ломанулась сдуру вниз. И тут вдруг так стыдно за себя стало! Как обухом по голове. Я пожевала губу, обернулась и… пошла к Артуру. Он остановился, явно удивленный моим поведением, и, ни капли не облегчая мне эту ситуацию, вопросительно вздернул бровь.
Настоящее
— Есения? Ты что здесь делаешь? — ровно поинтересовался… Артур. Я отвернулась в ужасе. Согнув руки в локтях, обхватила голову — абсолютно уверенная в том, что поймала глюк, и всхлипнула, вжимаясь до белых пальцев в лохмотья сарафана. Домечталась, блин. И что теперь? Наверное, что-то можно сделать. Даже шизофреники при желании учатся контролировать свои галлюцинации. Чем я хуже?
— Есения? — голос Артура прозвучал настойчивей. — У меня еще несколько встреч и…
Голос Вершинина доносился до меня с помехами, как звуки старого радиоприемника. Картинка перед глазами плыла и пульсировала. То накатывала, странно изгибаясь в пространстве, то отдалялась. Кожа страшно зудела. Тело вибрировало от прилива дурной энергии, которая требовала, но пока не находила выхода. А кровь в венах разогналась до тех скоростей, при которых ее движение стало физически ощутимым.
— Ты мне чудишься, — прошептала я, а потом, подумав, что такая формулировка никуда не годится, перефразировала: — Он мне просто чудится.
Ведь если его нет, я же не могу говорить с ним. Как бы мне ни хотелось!
— Ты под чем-то?
— Да… Да, под чем-то. Этот мудак, наверное, мне что-то подсыпал… Точно, — засмеялась я. — Я не хотела его, а он…
— Избавь меня, пожалуйста, от подробностей.
Этот ненастоящий Артур был совсем не таким, как его реальный двойник. Равнодушие этого Артура убивало. Казалось, он вообще не замечал, как мне плохо. Или ему было плевать. И это служило лишь еще одним доказательством нереальности происходящего — ведь в реальности такого быть не могло!
— Мне сначала почудилось, что это ты… И так хорошо стало… Без тебя было плохо, а
