— Хрень какая-то.
— Как и вся жизнь, — слабо улыбаюсь. — Я люблю вас и не хочу терять семью, но… я соглашусь с твоей мамой, что сейчас… — к горлу подкатывает ком, но я его сглатываю, — сейчас той семьи, которой у нас была, уже не будет. Другая женщина беременна от меня. Это факт. Даже при условии того, что я минимизирую общение и сведу все к тому, что буду только обеспечивать этого ребенка без вовлечения в пеленки и распашонки, то это ничего не успокоит и не сравняет.
— А избавиться от него не судьба? — глаза Арса недобро вспыхивают.
— Я не тот человек, который будет способен на подобное, — твердо смотрю в его глаза. — Можешь принять это за слабость. У нее уже живот есть.
— Мама не должна от тебя рожать четвертого…
— А это уже не тебе решать, Арс. У нас…
— Нет никакого нас! — повышает голос.
— Есть. Вы мои дети, и все, чего я достиг в нашей семье, то останется в семье. Только меня юридически не будет.
— Что?
— Согласись, кому нужен дядька не первой свежести с небольшой зарплатой преподавателя?
Арс недоуменно моргает, садится рядом и хмурится.
— А если еще алименты поделить на всю ораву, — я усмехаюсь. — Сам буду, похоже, жить в общаге для преподавателей и жрать макароны с луком.
Арс переводит на меня взгляд:
— Ты, что, все оставишь маме при разводе?
— Не маме, а вам, — пожимаю плечами. — И тебя бы уже пора потихоньку втягивать во все мои дела. Может, вместе с Марком. Вот будете сидеть: ты, Марк, мама, мои юристы и ковыряться. Я, конечно, тоже буду там. Хм, буду консультантом. Или думаешь, мама меня не возьмет консультантом?
— Что? — Арс опять ныряет в недоумение. — Пап, какого черта?
— Я так боялся смерти, Арс, — перевожу взгляд на фонарь. — Мне сорок пять. Я вижу в зеркале не мужчину, а мужика, который седеет.
— Поэтому и шлюху завел?
— Со шлюхой, Арс отдельный разговор, — медленно выдыхаю. — Все эти попытки раскачать молодых и дерзких, толкнуть их… Я толкал себя, Арс. Я видел в этих горящих глазах, энергии себя молодого, и через них проживал свои взлеты и падения. Мне так не хватало этого драйва, сложностей…
— Ты поймал кризис? Как его там? Кризис старости?
— Кризис среднего возраста, — возмущенно отзываюсь я.
— Я привык к борьбе, но к борьбе за деньги и успех, но не за жизнь, Арс.
— Пап.
— У меня подозревали нехороший диагноз, Арс, — устало всматриваюсь в его удивленные глаза. — И не такого драйва в жизни я ждал в сорок пять. И, похоже, на другой драйв мне и не стоит сейчас рассчитывать, — я смеюсь. — Дальше ведь больше, да?
— Пап…
— Я переключился не на то, что должен был. Вот тебе и результат, Арсений, — хмыкаю. — И знаешь, если бы не твоя мама, которая задавила в себе женскую обиду и не позволила себе слететь с катушек, то я бы не сидел сейчас здесь. Вся власть над семьей, над вами у нее в руках. И согласись, держится она хорошо.
— Не знаю… — неуверенно отвечает Арс.
— Очень многое зависит от женщины, — вновь смотрю на тусклый фонарь. — Да, в сорок пять лет надо искать не драйв, а уже житейскую мудрость.
— Я не понимаю, как все теперь будет, — стягивает шапку с головы.
— Верни шапку на голову. Ты вспотел, Арс.
— Да блин, — сердито возвращает шапку на голову. — Достали.
— Давай домой, — встаю и разминаю плечи. — Завтра твоего директора в школе никто не отменял.
— Впервые мне стремно, что вас вызвали в школу, — глухо отвечает Арс и нехотя поднимается на ноги. — Это какая-то жопа. Бесите.
Я рывком притягиваю его к себе и крепко обнимаю. Он напряжен, и со злостью медленно выдыхает, но не отбивается.
— Я не хотел всего этого, Арс, — говорю я. — Прости меня.
Отстраняется, поджимает губы, разворачивается и бежит по дорожке среди голых кустов, выдыхая густой пар.
Глава 19. Не говорите им
Надя, конечно, практически сразу поняла, что сглупила, и на мое сообщение “Ах ты, дрянь, все-таки полезла к моим детям” вылетело уведомление, что Тутси Путси ограничила круг лиц для отправки сообщений. Она внесла аккаунт Аленки в черный список.
Я делаю скрины сообщений и скидываю их себе. Аленка рядом шепчет:
— Мам.
Откладываю телефон и тяжело вздыхаю. После укладываю Аленку на подушки и шепчу:
— Я и папа тебя очень любим, милая.
Аленка хмурится. Господи, мне сейчас даже дышать тяжело. Мои дети не должны были столкнуться с той стороной реальности, в которой их папа своей безответственностью разрушит их уютный мир.
— Слушай, ты молодец, что сказала мне про Тутси Путси, — я слабо улыбаюсь. — Это… это не подруга, Алена. Это… — медленно выдыхаю, — знакомая папы. Ее зовут Надя, и она… — подбираю слова, — завидует нам, и хотела с тобой подружиться, чтобы узнать наши секреты.
— Шпионка?
— Да, я думаю, что она хотела через тебя шпионить за нами и подобраться к тебе поближе, — шепчу я. — А затем бы попыталась нас рассорить, настроить против меня.
— Но я же ничего такого не написала ей.
— Ты умная девочка, — кладу ей ладонь на теплую щеку. — И умничка. И знаешь, некоторые люди могут пойти на большую ложь, чтобы рассорить близких, поэтому я тебе и говорю, мы все тебя очень любим. Так было, есть и будет.
— Я знаю. И я вас всех люблю, — Аленка зевает.
— Спи.
Аленка закрывает глаза, опять зевает и затихает. Сижу на краю кровати и смотрю в одну точку.
Мы должны справиться.
Надя сделала ставку на то, что я психану и что кинусь в женскую ярость, которую я обрушу на Глеба.
Она еще слишком молода и не понимает, что в многолетнем браке с детьми женская гордыня уступает место рациональности. Если, конечно, рядом мужик не совсем идиот.
За все годы я ни разу не усомнилась в своем выборе стать женой Глеба, который был хорошим мужем и отцом. И как бы я сейчас ни злилась на него, я не умаляю его достоинства в нашем браке. Я была с ним счастливой и уверенной женщиной, которая теперь должна сохранить свою женскую силу и авторитет.
Аленка тихо и сладко посапывает. Бесшумно встаю, подхватив ее телефон, и выхожу из комнаты, тихонько прикрыв дверь за собой.
Шагаю к лестнице. Я хочу еще чашку ромашкового чая. Сна ни в одном глазу. Поскрипывает входная дверь, и в дом ныряет раскрасневшийся Арс. На несколько секунд замирает, скидывает кроссовки и поднимается ко мне, стягивая шапку.
— Привет, — шепчу я.
Останавливается передо мной и медленно с легкой хрипотцой выдыхает:
— Мы говорили о разводе.
— Ясно, — приглаживаю его влажные от пота волосы. — Что думаешь?
А у самой сердце замедляет бег и вот-вот остановится.
— Честно?
— Конечно.
— Меня все это бесит, — зло щурится. — Ты бесишь, папа бесит. И я его…
— Ненавидишь? — предугадываю ответ сына.
А он замолкает, скрипит зубами и рычит:
— Нет.
Его глаза краснеют, выступают слезу, и я его прижимаю к себе в крепких и удушающих объятиях. Он глухо всхлипывает, его плечи вздрагивают, и он плачет. Я кладу ладонь на его влажный затылок, и принимаю его страх, отчаяние и злость, которые выплескиваются из него слезами.
Отстраняется, кулаком вытирает слезы и приваливается к стене, опустив взгляд. Я беру его за руку, крепко сжимаю, и мы молчим около минуты.
— Не говорите Аленке и Марку обо всем, — смотрит на меня. — Не надо.
Я не знаю, что ему ответить.
— Я… должен был знать, но не они, — он сглатывает. — Пофиг на развод. Что-нибудь придумаем для них, но… мам… не все это.
Сглатываю.
— Или ты уже все сказала? — едва слышно спрашивает Арс.
— Нет, — качаю головой и сжимаю телефон Аленки. — Спят они. И ты иди. Только душ прими.
— Без нотаций даже сейчас не можешь? — недобро хмыкает.
— Не могу, — пожимаю плечами. — Ты жутко воняешь, Арс. Аж глаза слезятся.
Он неожиданно смеется и шепчет, тихо шмыгнув:
— Это точно.
В дверь входит Глеб, и Арс переводит на него тяжелый взгляд. Смотрят друг на друга. Прямо и твердо.
