коробок спичек. Мысль о пылающем теплом камине после импровизированного купания в реке казалась слишком восхитительной, чтобы ее игнорировать. Я начал разжигать огонь. София наблюдала за мной из-за стола.
— Ты голодна?
— А тебя это волнует?
— Я бы не спрашивал, если бы не волновало.
— Я в порядке. Все равно здесь нет еды.
— Вообще-то в шкафу есть непросроченные банки фасоли и немного сардин.
Я думал, что моя маленькая пленница сморщит нос от такой простой еды, но она лишь пожала плечами.
— Отлично.
Раздув огонь, я подвел ее поближе, усадил в единственное удобное кресло перед камином и привязал веревку к тяжелому деревянному столу рядом с ним.
После чего направился на кухню. Было что-то успокаивающее в этой скромной хижине, с заманчиво горящим камином и простой едой, которую я раскладывал. Я не был человеком, привыкшим к роскоши. Меня всегда учили, что она делает тебя слабым. Но сегодня, уставший как черт, рядом с женщиной, которую я так и не смог забыть, я впервые за долгое время чувствовал удовлетворение. Помогало и то, что я снова и снова прокручивал в голове образ смерти отца. Я пожалел, что не снял это на камеру.
— Вот, — буркнул я, протягивая Софии ее тарелку.
Ее руки были связаны на коленях, так что ей не составило труда взять ложку, чтобы поковыряться в бобах. Они были холодными и довольно неаппетитными, но София ела без жалоб.
Я опустился на пол рядом с огнем, повернувшись так, чтобы видеть ее. Я не настолько доверял ей с ложкой, чтобы переключить свое внимание с неё. Кроме того, я хотел смотреть на Софию. В свете камина от нее захватывало дух. Во всем мире не было такой красивой женщины, как София Де Санктис. Она была из тех женщин, с которых мужчины рисуют портреты и ради которых идут на войну.
— Моя бабушка любила сардины, — внезапно сказала София, отрывая меня от разглядывания.
— Правда?
София кивнула.
— Она выросла в крошечном городке на Амальфитанском побережье. Бабушка жила очень бедно, но все жители делились едой, и в день прихода лодок часто устраивали пир. Она была самым счастливым человеком, которого я когда-либо встречала.
Я не мог оторвать глаз от того, как София ела рыбу. Она была хрупкой, но ела с аппетитом. Я наслаждался ее видом.
Она посмотрела на мою тарелку, где были только бобы.
— Ты не любишь сардины?
— Эта популярная еда в российских тюрьмах. Даже от запаха у меня сводит желудок.
Она застыла.
— Ты был в тюрьме?
Я кивнул.
— А ты, держу пари, все это время ходила по магазинам. Где, по-твоему, я был последние пять лет? Или, может, ты вообще не думала обо мне.
Ее лоб сморщился в замешательстве, но затем оно рассеялось, когда пришло понимание.
— Я просто решила, что ты забыл обо мне, — сказала она наконец, опустив голову, чтобы я не мог видеть выражения ее лица.
— Ты не настолько удачлива, королева бала. Я никогда не забуду тебя. Ты всегда будешь женщиной, которая подарила мне это. — Я провел пальцем по тонкому шраму, пересекающему мое лицо, — тому, на который люди избегали смотреть прямо.
Она сглотнула и быстро посмотрела на меня, а затем отвела взгляд. Переживала ли она ту ночь так же часто, как и я? По румянцу на ее щеках я подозревал, что так оно и было.
— Что ж, девушка может помечтать, — пробормотала она.
— Конечно, может. Но это не меняет фактов.
Я доел холодную фасоль и поставил тарелку на стол. Тепло от огня навевало сонливость и я прислонил голову к стене.
— Каких? — голос Софии доносился как будто издалека.
— Ты по-прежнему мой приз, и всегда им будешь.
София
17 лет
У меня опять были проблемы с отцом. Сегодня я заработала грубую пощечину за то, что не уважила его потребность в тишине после долгого рабочего дня. Я следовала за ним в его кабинет и оживленно рассказывала о своем школьном художественном проекте, когда он повернулся и ударил меня так сильно, что я упала на пол.
Мой кузен Сильвио обнаружил меня сидящей спиной к двери, пока я прижимала ладонь к скуле.
— Что случилось, малышка София?
Я плохо знал Сильвио. Он был старше меня на добрый десяток лет, а меня не часто подпускали к мужчинам из famiglia. Он присел на корточки и посмотрел на меня с чем-то, похожим на беспокойство в его глазах.
— Это сделал твой отец? — спросил он, задержав взгляд на моей быстро распухающей щеке.
Я пожала плечами.
Сильвио усмехнулся.
— Старый ублюдок. Неужели он не понимает, что ты уже не ребенок? Сколько тебе сейчас лет?
— Почти восемнадцать, — пробормотала я.
Он присвистнул и поднял бровь.
— Восемнадцать? Совсем женщина.
Я заерзала от его внимания ко мне, и не в хорошем смысле. Я чувствовала себя неловко, выставленной напоказ, и хотела оказаться в своей комнате.
Сильвио посмотрел на часы и щелкнул языком.
— Знаешь, что поможет тебе почувствовать себя лучше в такой ситуации? Нарушение правил. Я иду на вечеринку. Хочешь со мной?
Я удивленно уставилась на него. Мне не разрешалось ходить на вечеринки, и, к тому же, у меня не было друзей, которые могли бы меня пригласить. Трудно было завести друзей, когда у школы поджидали телохранители.
— Антонио никогда не отпустит меня, — запротестовала я, все равно желая пойти.
Мне было не очень уютно с Сильвио, но он был моим кузеном, и мысль о том, чтобы пойти на вечеринку, где будут другие люди, была слишком заманчивой. Иногда я чувствовала себя такой одинокой, запертой в мавзолее Каса Нера, что мне казалось, я вот-вот сойду с ума.
— Значит, мы ему ничего не скажем. Телохранителей тоже брать не будем. Я присмотрю за тобой, — сказал он и улыбнулся.
Это звучало не слишком обнадеживающее, но желание выбраться отсюда и хотя бы на одну ночь стать нормальной было слишком сильным.
— Хорошо, — прошептала я.
Я встала с его помощью и отправилась в комнату собираться, всю дорогу чувствуя на себе акулью улыбку Сильвио.
Не знаю, чего я ожидала, но точно не вечеринки в настоящем клубе в Нью-Йорке. Заведение находилось в центре города, и Сильвио вошел в роскошное здание так, словно оно принадлежало ему. Может, так оно и было. Я избегала смотреть в очередь, когда мы проходили мимо ожидающей толпы и входили в клуб.
Я одернула подол платья. Оно казалось слишком коротким, хотя и было вполне скромным. Антонио не одобрял короткие юбки для
