— Кирстен, я вернулся потому, что решил попытаться жить только днем сегодняшним и прекратить постоянно копаться в прошлом. Я больше не требую гарантий на завтра. Я хочу, чтобы все происходящее значило то, что на самом деле значит. И мне казалось… я надеялся, и ты теперь так чувствуешь. Очевидно, я ошибся.
Битон повернулся, чтобы уйти.
— Подожди, пожалуйста.
Кирстен никогда не спрашивала Эндрю о завтрашнем дне. Завтрашний день они всегда видели каждый по-своему. Они понимали это с самого начала, и тем не менее они начали. Кирстен была убеждена, что ничего с тех пор не изменилось, ровным счетом ничего. Мысль об этом печалила ее. Но ей нужен был Эндрю, и не важно, сколько это продлится. Кирстен сделала шаг вперед и коснулась руки Битона.
— О Боже, Кирстен!
Эндрю обнял ее и поцеловал со страстью, которая тут же охватила их обоих.
Через минуту они уже лежали в кровати и занимались любовью.
— Еще, — потребовала Кирстен, тело которой все еще подрагивало от только что испытанного наслаждения. — Ах, пожалуйста, возьми меня еще раз!
Эндрю исполнил желание Кирстен.
И только после этого, когда они уже в сладком изнеможении лежали в объятиях друг друга, она заметила, что с шеи Эндрю исчезла цепочка с обручальным кольцом.
— У меня есть для тебя сюрприз, — приподнявшись на локте и с нежностью глядя ей в лицо, сообщил Эндрю.
Кирстен с трудом обрела голос.
— У меня тоже кое-что для тебя припасено.
— Сначала ты, — потребовали они в один голос и расхохотались.
Былое напряжение, возникшее в первые минуты встречи, лопалось подобно пузырькам мыльной пены. Эндрю натянул на себя джинсы, Кирстен обрядилась в его рубашку.
— Сейчас я вернусь. — Эндрю наклонился и чмокнул Кирстен в губы.
— Я жду в гостиной.
Когда Эндрю вернулся, Кирстен уже сидела за пианино. Глядя на освещенный зыбким пламенем голубой свечи профиль, Эндрю почувствовал, как где-то глубоко в паху у него что-то сжалось. Вот в чем дело, вот почему в лице Кирстен появилось это выражение. Держа в руках большой акварельный портрет в покрытой серебрянкой раме, он сделал было шаг вперед, но тут Кирстен опустила руки на клавиши, и комнату наполнили божественные, подобные игре солнечных лучей на глади пруда звуки.
Они долго сидели молча, после того как смолк последний аккорд, а потом заговорили одновременно, наперебой. Успокоившись, заговорили по очереди, и, когда наконец выговорились, Кирстен сходила на кухню и принесла оттуда два хрустальных бокала с шампанским.
— За искусство, — предложил тост Эндрю.
— За сегодня, — отозвалась Кирстен.
В свой следующий визит на яхту Эндрю Кирстен обнаружила исчезновение всех следов, напоминавших о Марианне, за исключением триптиха, перекочевавшего в гостевую каюту. Его место в каюте капитана занял портрет Кирстен — один из многих, сделанных Эндрю за десять недель своих одиноких скитаний по морям.
Несмотря на то что Кирстен твердо придерживалась принципа восьмичасовых занятий музыкой семь дней в неделю, Эндрю удавалось отрывать ее на незапланированные путешествия на яхте. В марте они поплыли на Майорку, в мае посетили Сардинию, а в июне Эндрю разлучил Кирстен с пианино, чтобы сплавать на Сицилию.
— Ты знаешь, а ведь я давно не слышала о Полисисах, — заметила как-то за ужином Кирстен.
Эндрю какое-то время задумчиво ковырялся в морковке.
— Может, вместо того чтобы ждать приезда Маркоса в Тавиру в июле, поплывем в Афины? Устроим мальчику сюрприз. Школа ведь уже закончилась, и нам ничто не мешает взять Маркоса с собой на яхту. Как думаешь? — наконец предложил он.
— Думаю, что это замечательная идея.
Насколько Кирстен и Эндрю радовались осенившему их решению, настолько же они оказались не готовы к тому, что ожидало их в Афинах. Поднимаясь пешком из порта в город, оба были потрясены тем, насколько действительно оказались оторваны от внешнего мира: они и слыхом не слыхивали о разыгравшейся в Афинах трагедии.
Весной страну потрясла целая серия мощных землетрясений. Их толчки ощущались даже в таких отдаленных местах, как Эпир, Крит и Ионические острова. Эпицентр же землетрясения лежал в Коринфском заливе, и потому основной удар пришелся на Афины. Десятки людей погибли, сотни были ранены, ущерб, нанесенный городу, исчислялся миллионами долларов.
— Неудивительно, что от Полисисов не было никаких известий. — Кирстен напряженно сжала руку Эндрю, помогавшего ей сесть в такси. — С ними что-то случилось, я чувствую, я это просто чувствую. — Зубы Кирстен начали стучать. — Маркос, — прошептала она. — Боже правый, сохрани его, умоляю тебя, сохрани!
Боясь проронить ненужное слово, Эндрю смолчал.
Город все еще хранил свидетельства страшных подземных толчков, которым подвергался последние четыре месяца. Разрушения были ужасны: многие здания лежали в руинах, но, правда, встречались и такие, что по какой-то непонятной логике остались совершенно нетронутыми. Когда они миновали Акрополь и направились на северо-восток к подножию Ликабеттоса, сердце Кирстен замерло. Большинство домов остались целы и невредимы, и только несколько знакомых улочек были завалены обломками изрядно покосившегося строения. Это вселяло надежду.
Машина завернула за угол, и Кирстен вскрикнула. Сплошная гора битого кирпича возвышалась на том месте, где когда-то стоял пятиэтажный дом, в котором ей в свое время довелось жить. Она упала бы в обморок, не окажись рядом Эндрю. Обнимая рыдающую Кирстен, он попросил шофера отвезти их в главный офис Международного комитета Красного Креста.
Все время, пока служащая просматривала списки погибших, Кирстен, прижавшись к Битону, ни на минуту не выпускала его руку. Уже до того, как молодая женщина с каменным выражением лица закончила свои поиски, Кирстен знала все. И женщина только подтвердила ее предположение.
— Они погибли, — помертвевшими губами тихо произнесла Кирстен, уставившись взглядом в списки и увидев два имени, каллиграфически выведенные рукой какого-то бездушного бюрократа.
Голос ее дрогнул, и потому следующий вопрос девушке задал Эндрю:
— А Маркос Полисис?
Девушка снова просмотрела все списки, но не нашла ни одного похожего имени. По сведениям Красного Креста, четырнадцатилетний Маркос Андреас Полисис не значился ни в списках погибших, ни в списках раненых, ни в списках пропавших без вести.
— Кто мог внести Маркоса в списки пропавших без вести? — задала вопрос Кирстен, выходя из здания Красного Креста. — Родители его погибли, а других родственников у Маркоса в Афинах нет.
