не падает на пол. Пожалуйста, скажите мне, что это только потому, что он устал…
— Доктор… — голос Леви звучит напряженно. — Как… мой сын?
— Нам удалось восстановить нервы и вены. Он задел сонную артерию, но, к счастью, первая помощь была оказана достаточно быстро, и его успели доставить сюда вовремя. Ему также повезло, что не пострадали голосовые связки, — он слегка улыбается. — Сейчас его состояние стабильное, но мы будем наблюдать за ним в отделении интенсивной терапии сегодня вечером.
— О, спасибо. Спасибо… — Астрид прохрипела сквозь слезы, и я понял, что они с Глин стоят рядом с нами.
Он говорит что-то о том, что с ними свяжется психиатрическая служба, но я не слушаю.
Мое сердце с грохотом возвращается к жизни, восставая из пепла одним стремительным движением. Мне приходится закрыть глаза, когда из меня вырывается долгий вздох.
Он жив.
Я просил — умолял — его не оставлять меня, и он послушал.
Он не бросил меня.
Твою мать.
Блять!
Я позволяю обжигающим эмоциям пронестись сквозь меня, перекликаясь с органом, который бьется для него. Все вокруг меня впервые дышат, с трясущимися выдохами, бормоча благодарственные молитвы, но я знаю, что даже они понимают, что это не конец.
Это чертово начало.
И я собираюсь сделать первый шаг.
Каждая частичка меня побуждает остаться и увидеть его, взять за руку и сказать, что я никогда не уйду, даже если он меня оттолкнет.
Но прежде, чем я смогу это сделать, мне нужно убить его первого демона.
Не говоря ни слова, я ухожу и набираю номер, по которому звонил после того, как мы приехали.
Он берет трубку после двух звонков.
— С ним все в порядке?
Я издаю прерывистый выдох и киваю.
— Да, пап. Пока что все в порядке.
— Спасибо, черт возьми.
Я выдыхаю в телефон, стараясь не расколоть эту чертову штуковину от того, как сильно я ее сжимаю.
Вскоре после того, как Брэна положили в операционную, я позвонил отцу, разрываясь на части и тяжело дыша. Он сказал мне дышать, а я спросил, как, блять, я должен это делать, когда любовь всей моей гребаной жизни борется со смертью на хирургическом столе.
И тогда я рассказал ему все в словесной рвоте. Все о Брэне и обо мне. Все о том, что эта гребаная педофилка отнимает его у меня и что мне нужно, чтобы она ушла. Была стерта. Уничтожена к чертовой матери.
Папа просто сказал:
— Тогда мы сделаем это.
Пока я с ним разговаривал, он сел в свой частный самолет и сказал, что договорится со своим крестным отцом, чтобы тот нашел эту сучку.
— Только что приземлился, сынок. Мне понадобится примерно час, чтобы добраться до северо-западного Лондона.
— Дай мне адрес, папа. Мне нужен этот гребаный адрес.
— Послушай меня, Николай. Я знаю, что ты взволнован. Я слышу это по твоему голосу, и это нормально, но ты не совершишь безрассудной ошибки, за которую тебя посадят. Я сказал тебе, что если мы делаем это, то по-моему.
Я расстроенно провожу рукой по лицу.
— Я больше не могу ждать. Мне нужна ее гребаная кровь.
— Николай. Подумай о Брэндоне, хорошо? Подумай, что он будет чувствовать, если проснется и узнает, что тебя арестовали за убийство.
— Блять! — я бью кулаком в стену и не обращаю внимания на боль, вспыхивающую в костяшках пальцев.
— Великобритания отличается от Штатов, — продолжает он собранным тоном. — Она меньше и более сдержана, поэтому здесь нет возможности ошибаться. Скажи мне, что ты это понимаешь.
— Просто приезжай, папа. Пожалуйста, быстрее.
— Я буду там через пятьдесят три минуты. Я перешлю тебе координаты. Давай встретимся там.
После того как он положил трубку, я сверяюсь с картой, которую он мне прислал, и вхожу в дверь больницы.
Рука ложится мне на плечо, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть Лэндона, который смотрит на меня суровыми глазами.
— Что бы ты ни делал, я хочу участвовать.
Грейс живет в гламурном районе Сент-Джонс-Вуд, где полно гребаных камер и частных охранных предприятий. Именно поэтому папа настоял на том, чтобы мы подождали, пока его знакомые не возьмут все под контроль.
Когда мы получаем разрешение, папе, Лэндону и мне даже не приходится прятаться. Мы заходим в ее дом и поднимаемся на лифте в ее квартиру.
Вводим код и сразу же входим внутрь.
Мое горло сжимается от отвращения, когда мы входим в ее гостиную, где было снято это видео. Диван и декор изменились, но это все то же отвратительное место, где она украла кусочек моего цветка лотоса.
Пришло время вернуть его.
Лэндон, должно быть, чувствует то же самое, потому что издает рычание, сжимая кулаки.
Из спальни до нас доносится шум: вещи опрокидываются, в воздухе звучат проклятия.
Отец стоит в дверях и кивает нам.
— Идите, занимайтесь своими делами. Я буду здесь.
Я резко киваю, без слов благодарный за то, что он мой отец. Не многие поощряют убийственные идеи своих детей или их потребность в мести.
Мой отец, Кайл Хантер, самый престижный снайпер, с которым вы когда-либо сталкивались, подкармливает мои наклонности самыми здоровыми способами.
Мы с Лэндоном молча движемся туда, откуда доносятся звуки. Грейс, кажется, не замечает ни нас, ни глубокой чертовой ямы, которую она сама себе вырыла.
Она собирает чемодан, запихивает туда одежду вместе с вешалками и ругается, когда они не вмешаются. Красный атласный халат прикрывает ее тело, а лицо без макияжа показывает, что под ним скрывается гребаное чудовище.
Лэндон входит в дом, засунув обе руки в карманы и насвистывая.
— Куда-то собралась, Грейс?
Она дергается, сбивая огромный чемодан с кровати.
Ее карие глаза-бусинки расширяются, когда она смотрит на нас, ее взгляд мечется между нами.
— Что… как вы попали…?
— Это неважно, — Лэндон хватает ее за волосы, и она вскрикивает. Хорошо, что она богата и может позволить себе квартиру со звукоизоляцией. — Важно то, что ты сделала с моим братом. С моим. Гребаным. Братом!
— Я… я не знаю, о чем ты говоришь. Лэн, отпусти меня. Ты делаешь мне больно.
— Хорошо. Через минуту будет гораздо больнее, ты, никчемная сука!
— Лэн… пожалуйста… — ее голос ломается, в глазах стоят слезы.
— Слишком рано умолять. Мы еще ничего не сделали.
— Мне жаль, мне очень жаль.
— Сожаления не вернут годы, которые ты у него отняла, — я впервые заговорил. — Сожаления не вернут ему кровь, которую он потерял сегодня ночью!
— Я действительно думала, что нравлюсь ему. Он поцеловал меня, — ее губы дрожат. — Он всегда
