меня целовал.
— Он просил тебя остановиться. Бесчисленное количество раз, — прорычал я ей в лицо. — Ты заткнула его и взяла то, что хотела.
— Мне нужно, чтобы ты сказала это вслух, Грейс, — Лэн рвет волосы на ее голове. — Я твой Бог, и я хочу, чтобы ты призналась в том, что ты, блять, сделала.
— Лэн, пожалуйста.
— Говори, блять, — рычу я и достаю с пояса пистолет, а затем приставляю его к ее лбу.
— Я сделала это! Я напала на него, когда ему было пятнадцать. Мне жаль, мне очень жаль, я правда не думала, что он настолько против. Пожалуйста, не убивайте меня. Мне очень жаль!
Она уже вовсю рыдала, тряслась и была чертовой кашей из соплей и слез. Если бы Лэндон не держал ее, она бы уже рухнула на пол.
— Направь эту энергию в нужное русло и записывай, — он пихает ее на кресло, а я хватаю блокнот и ручку с прикроватной тумбочки и бросаю их перед ней.
— Что ты имеешь в виду? — она смотрит на нас с потерянным выражением лица.
— Запиши все, что ты с ним сделала, — говорю я. — В подробностях. Признайся в своих гребаных грехах.
— Включая приставания, — Лэндон хватает ее за руку, засовывает ручку между пальцами и шлепает ими по бумаге.
Она пытается покачать головой, но мой пистолет у ее затылка останавливает ее.
— Сделай это быстро. У нас нет целой ночи.
Грейс плачет все время, пока пишет, ее рука дрожит, и чернила размазываются под слезами.
После того как она подписывает письмо по моему приказу, она испускает прерывистый вздох, как будто пробежала марафон. Лэндон читает ее письмо, а затем снова кладет его перед ней.
— Попроси у него прощения. Попроси прощения у мамы за то, что нарушила ее доверие. Напиши о том, что ты знаешь, что ничто из того, что ты можешь сказать, не искупит того, что ты сделала, но ты мучилась годами и так и не простила себя за это.
Она записывает слова, фыркая. После того как она закончила, Лэндон еще раз перечитал записку и одобрительно кивнул. Затем он хватает ее за волосы и тащит в ванную, пока она кричит.
Я следую за ними и вижу, как он запихивает ее в огромную ванну и включает кран на полную мощность.
Она бьется, разбрызгивая воду.
— Что вы делаете? Отпусти меня сейчас же! Я уже сделала то, что вы просили!
— Ты думала, это наказание? — я хватаю ее за левое запястье, а Лэндон берет за правое, и мы разводим ее руки в стороны, словно собираясь распять.
Ее ноги скользят по ванне, когда она пытается вырваться, но от нас не убежишь.
Я первым достаю свой нож и режу ее запястье так глубоко, что кровь брызгает мне на лицо.
— Это за каждую каплю крови, которую он пролил за эти годы, за каждый раз, когда он смотрел в зеркало и ненавидел свое отражение из-за тебя.
Лэндон разрезает ей второе запястье.
— Это за то, что ты наложила на него руки и довела до гребаного края. Лучше жди меня в аду, сучка. Я буду убивать тебя снова и снова.
Кровь брызжет ему на лицо и заливает ванну, делая воду красной. Грейс пытается извиваться, инстинкт выживания включается в полную силу, и она кричит.
Она кричит так громко, что в дверях появляется отец, но не делает ни шагу. Нет, он просто смотрит, как его сын и его будущий деверь лишают жизни женщину, и улыбается.
Я тоже улыбаюсь, злобно, прижимая ладонь к ее рту, как она делала, когда Брэн умолял ее остановиться.
А потом смотрю на нее сверху вниз, пока ее приглушенные крики не переходят в стоны.
Пока она окончательно не затихает, а ее безжизненные глаза не смотрят в пустоту.
Я не верю в справедливость. Я верю в гребаную месть. И эта женщина подписала себе смертный приговор в тот момент, когда прикоснулась к моему Брэну.
Мой отец и его люди обставят это как самоубийство, а записка, которую она написала, — его причина. Я мог бы замучить ее до смерти или заставить исчезнуть, но нет, дело не в ней. Дело в Брэне.
Надеюсь, он почувствует облегчение, если увидит, что она сожалела о своих поступках и мучилась из-за них годами, пока не покончила со своей жалкой жизнью.
Один демон уничтожен. Осталась еще дюжина.
Брэндон
Первое чувство, которое охватывает меня, когда я открываю глаза, — это сокрушительное облегчение.
Не жжение в шее, не ощущение песка в горле.
Когда я смотрю на потолок и четыре отверстия, из которых на меня падает свет, и слышу, как пищат аппараты, мои глаза горят от чувства облегчения, которое меня переполняет.
Когда я лежал в своей крови и смотрел, как Николай выкрикивает мое имя и умоляет не оставлять его, я жалел обо всем. Я хотел остаться, хотел думать, что у меня, в конце концов, есть будущее.
Но было уже слишком поздно.
Чернила погрузили меня в пучину, и я не мог вынести, что он увидит меня в таком виде. Я бы не смог это пережить.
Поэтому я сделал единственное, что могло положить всему этому конец.
Но оно не закончилось.
Второе чувство пришло вместе с маминым голосом.
— Брэн…?
Чувство вины. Вот что написано на ее обычно сияющем лице, глаза налиты кровью, губы распухли.
Чувство вины, которое она проецирует, волнами набегает на мое собственное, пока я не перестаю дышать.
— Сынок? — отец стоит по другую сторону от меня. — Ты проснулся, о, слава богу.
Он протягивает руку у меня над головой, чтобы что-то нажать.
Неудачник. Вот как выглядит отец. Он испытывает чувство неудачи. Как и я почти десять лет.
— Брэн? — прерывистый звук принадлежит Глин. Она плачет, по ее румяным щекам текут слезы.
Ее горе смешивается с мириадами эмоций, бушующих во мне, пока я не начинаю задыхаться.
Что я наделал?
— Милый, ты нас слышишь? — спрашивает мама.
— Да… — я пытаюсь сесть, но мой голос звучит сдавленно и хрипло.
Они втроем осторожно помогают мне, как будто я сломаюсь, если они прикоснутся ко мне не так, как надо. И я ненавижу то, что заставил их пройти через это. Ненавижу, что из-за меня страдают важные для меня люди.
Я в одиночку раздавил их, потому что не смог быть достаточно сильным.
Приходят врачи, чтобы осмотреть меня и задать несколько вопросов. Все это время
