Наградой мне стала бледная улыбка Отем.
— Я поняла. Уроды.
— Нет, не уроды и не гротескные персонажи. Наоборот, самые обычные. Например, с большими ушами. Следующее, что надо сделать, — это спрятать клад. Так, чтобы читатель не сразу нашел сокровище. Это значит, что влюбленные не должны встречаться слишком часто. Совсем не как в любовном романе, где герой и героиня милуются чуть ли не на каждой странице. В сущности, их даже нельзя назвать героем и героиней — их надо именовать «протагонисты».
— Но почему?
— Это всего лишь одно из маленьких правил литературной жизни. Люди, которые считают себя умными, употребляют слова, другим непонятные.
— Но, Джеки... — забормотала Отем, однако осеклась и стала ждать, когда я продолжу.
Мне не верилось, что она запомнит хоть что-то из этого, но я действительно ее утешала. И кроме того, даже не поднимая глаз, я ощущала, что стала центром внимания, а я чертовски тщеславна и люблю время от времени сыграть на публику.
Отем кивнула. Она до сих пор держала меня за рук.
— Ну так вот. Ты прячешь свое сокровище под множеством странных персонажей со смешными именами. Ты называешь их Саншайн, Роузхип или, скажем, Манкиренч — как угодно, лишь бы звучало нелепо.
— А зачем? Кого зовут Манкиренч?
— Да никого! В этом-то все и дело. Жюри, наверное, носят простые имена, Джон, например, или Кэтрин, и поэтому они мечтают, чтобы их называли Карбюратор.
Отем улыбнулась:
— Понимаю. Как Эмеральд[1].
Я понятия не имела, кто такой Эмеральд, но все же улыбнулась:
— Точно — только наоборот. В любовных романах герой и героиня...
— Пратага... — сказала Отем, и я просияла:
— Протагонисты. В любовных романах протагонисты носят красивые имена, например Камея или Бриония, Волк или Ястреб, но за такие имена не дают премий. У протагонистов, которые получают премии, имена странные, но никак не красивые. И вот, как только ты придумала своим персонажам нелепые имена, ты начинаешь ваять для них странные характеры.
— Например?
— Например... — Я задумалась на мгновение. — Например, мисс Хэвишем[2]. Слыхала про нее?
Отем покачала головой. Надо же, у нее даже не потек макияж!
— Мисс Хэвишем наряжалась к свадьбе, когда ей принесли записку о том, что жених на венчание не явится. Мисс Хэвишем решила остаться в этом виде на всю жизнь: в одной туфле и подвенечном платье. Автор показывает ее много лет спустя — старуху в истлевающем платье, за покрытым паутиной столом, где накрыт се свадебный обед. Мисс Хэвишем — прославленный «чудаковатый» персонаж, а люди, которые раздают литературные премии, таких любят. И еще они хотят, чтобы клад — любовный сюжет — был спрятан глубоко-глубоко, среди множества людей со смешными именами, которые творят разные странные дела.
— Понятно, — протянула Отем.
Я точно знала, что ничего ей на самом деле не понятно, но чувствовала, что мои слушатели затаили дыхание, и не собиралась умолкать.
— И еще в твоей книге должно быть нечто такое, от чего дух захватывает, прямо как в романс ужасов.
— Но я думала, это любовный роман!
— О нет! Никогда не называй его так! Людям, которые пишут эти книги, необходимо, чтобы все верили, что они на две головы выше авторов любовных романов, ужастиков и всякой мистики. Вот почему они глубоко закапывают все эти истории — так они не рискуют проассоциироваться с беллетристами. По сути дела, писателям-лауреатам приходится прятать эти истории глубже некуда, так, чтобы жюри их не разглядело.
Отем казалась озадаченной.
— О'кей, приведу пример. В любовном романе сногсшибательный герой встречает прекрасную героиню, и оба тут же начинают думать о сексе, так?
— Ну да...
— Прямо как в жизни. Но если ты хочешь получить премию, твои персонажи имеют право думать о сексе лишь в самоуничижительном ключе. Жюри нравятся персонажи, которые считают себя некрасивыми и которые потерпели фиаско во всех своих начинаниях. И еще жюри любит неполные предложения.
— Но я думала...
— Что в предложении должны быть подлежащее и сказуемое? Правильно. Но великие романы — исключение. В обычной книге — такой, за которую премию не дадут, — автор напишет примерно следующее: «Она со всеми попрощалась и пошла наверх». Лауреат Пулитцеровской премии напишет так: «Попрощалась. Наверх. Жаль, не сказала "оревуар"». Ясно? Совсем другое дело. Французские слова тоже очень помогают.
— А мне первое больше нравится. Так легче читать.
— Тут вопрос не в том, что легче читается, а что сложнее. «Легко читаемый» роман не может быть «интеллектуальным». Дело в том, что ты читаешь одновременно мистику, ужасы и любовный роман — и при этом веришь, что ты высшее существо, которое не разменивается на «такого рода литературку». Да, и еще: очень полезно быть женщиной, чье первое имя Энн. Ни одна Бланш Л'Амур никогда в жизни не получит литературную премию.
Когда до Отем дошло, что я закончила, она наклонилась вперед и поцеловала меня в щеку.
— Ты такая забавная. Вот здорово было бы, если б брат Корда на тебе женился!
Я встала, чтобы скрыть дрожь, которая прошла у меня по спине. Лишь в кошмарном сне я могла войти в это славное семейство. Только если...
Мысль моя внезапно оборвалась: прямо передо мной, как раз за креслом Отем, стоял Форд Ньюкомб, один из самых известных писателей в мире. Люди, которые хлопали крыльями над Отем, когда она ревела, расступились и сгрудились по обе стороны от кресла на почтительном расстоянии от мистера Ньюкомба, которое вполне соответствовало его статусу и комплекции.
Он улыбался уголками губ и смотрел мне прямо в глаза, как будто ему понравилась моя дурацкая история! Его лицо было скорее интересным, нежели красивым, тело казалось мягким и нетренированным. Он писал книги, сколько я себя помню, и я прикинула, что он ужасно стар, наверное, разменял уже шестой десяток.
Конечно, мне было известно, что он уже два года как живет в нашем городке — никто не знал, почему и зачем. После того как он уволил подругу моей подруги, я предположила, что в других городах Америки у него уже все поработали.
В городе все, кто умел, говорили — даже мистер Уоллес, который разговаривал через какой-то аппарат в горле, — что работать на Форда Ньюкомба просто невозможно. Он вечно пребывает в дурном расположении духа, ворчит, и нет такого человека, который сумел хоть чем-то ему угодить. По меньшей мере троих он уволил в первый же день работы. Одна из уволенных, ровесница моего отца, сказала тете Хизер, а та сказала матери Хизер, а та сказала Хизер, а Хизер рассказала всем нам, что его главная проблема в том, что он не может больше писать. Ее теория (почерпнутая из Интернета) сводилась к тому, что все книги за него писала покойная жена, так что больше мир не увидит новых книг Форда Ньюкомба.
