— Отлично! Вот в таком состоянии праведного гнева ты крайне убедителен. Найди Ингу и приведи ее в себя.
Сиволапов рванул из зала на предельной скорости, а Алена, откинувшись на спинку стула, протерла очки и устало спросила Севку:
— Трансляцию отключил? — И, получив положительный ответ, шепотом поинтересовалась: — Ну как? Узнал?
Севка не успел открыть рта, как в зал влетела заведующая труппой, бывшая актриса театра Лидия Михайловна Синельникова. Всегда сильно накрашенная, с длинными яркими ногтями и волосами цвета синьки, за что и сподобилась прозвища Мальвина, она отличалась не только высочайшим профессионализмом в своей сложной, нервной, требующей особого дипломатического дара должности, но также была большой искусницей в плетении изощреннейшего рисунка кружев интриг и сплетен. В ней непостижимым образом сочеталось искреннее желание служить интересам театра с непреодолимой потребностью умело сталкивать актерские амбиции, ловко подставляя под удар невиновного и всегда выходя сухой из воды. Если Перегудов терпел и прощал своей старой сотруднице ее так называемые слабости, то Алене эти игры были отвратительны.
— Вы отвлекаете творческих людей от их прямых обязанностей: играть, репетировать, улучшать качество своей жизни в театре, — жестко сказала ей как-то Алена, когда одна из актрис пожаловалась, что ей чуть ли не устроили бойкот из-за того, что она взяла бюллетень и вместо нее в детских утренниках выкручивались другие, тогда как ее якобы видели в роли Снегурочки на детских елках в каком-то Дворце культуры. Актриса в самом деле была больна, ни в каких елках не участвовала и остро переживала происходящее. Алена, к всеобщему изумлению, собственноручно докопалась до того, откуда ветер дует, и устроила Мальвине выволочку. Да еще при свидетелях. Синельникова возненавидела Алену и, поняв, что перед ней мощный противник, на время затаилась, ушла в подполье, одновременно оттачивая и шлифуя свое мастерство в другом столичном театре, только что рожденном, куда ее пригласили поработать по совместительству и передать начинающей зав. труппой свой могучий опыт. Но сегодня, после того как встал вопрос о замене Воробьевой, а весь театр собственными ушами убедился, что Ингу Ковалеву совсем сбрасывают со счетов, Мальвина ощутила сильное возбуждение и знакомое покалывание в области солнечного сплетения. А тут еще после перевязки и обследования к ней заявился Гладышев с сообщением, что, помимо травмы глаза, у него лопнула барабанная перепонка и он не слышит одним ухом, поэтому возбуждение Лидии Михайловны перешло в такое экстатическое состояние, что пришлось накапать валокордина. Сейчас, когда она предстала перед Аленой, только трепещущие, как у гончей перед командой: «Ату!», ноздри выдавали ее азарт.
Алена вопросительно взглянула на Синельникову.
— Алена Владимировна, кем будем сегодня заменять Гладышева в «Сирано»? — кротко спросила зав. труппой.
— Почему заменять? — удивилась Алена. — Есть полноценный второй состав. Они с Савченко играют Кристиана в первую очередь.
Теперь неподдельное изумление мастерски выдавила на своем лице Синельникова.
— Вы же отпустили Савченко на съемки в Сочи!
Севка в ужасе схватился за голову и уставился на главного режиссера, чтобы немедленно куда-то бежать, что-то делать, — одним словом, рыть землю, только чтобы спектакль этот состоялся.
Но Алена рассудила иначе. Искоса бросив мимолетный взгляд на Синельникову, она уловила своим проницательным взглядом злорадное торжество, поселившееся затаенно в толстых морщинах вдоль плотно сжатого рта Мальвины. Вздохнув прерывисто, Алена мысленно в который раз пробежала список возможных кандидатур на эту должность — нельзя допускать, чтобы над хрупкими, ранимыми актерскими душами витало это темное существо, полное недоброжелательства и злобы. Так подумала Алена, а вслух спокойно сказала:
— Лидия Михайловна, пожалуйста, объявите замену «Сирано» на «Двое на качелях». Владислав и Маша в театре, я еще никого не отпускала. Они, кстати, только вчера жаловались, что спектакль редко идет, а пьеса на двоих требует более частой проверки на зрителе.
В глазах Синельниковой на мгновение вспыхнули и тут же погасли волевым усилием потушенные искры бесовской неукротимой ярости. И это не укрылось от Алены.
«Прямо как у Панночки из «Майской ночи» — прикидывается благопристойной тихоней, а из глаз молнии вселенского зла рассыпают свои колючие брызги…» В следующую секунду всегда бодрствующее воображение Малышки раскидало до пят синие волосы зав. труппой и водрузило ее верхом на метлу — два длинных клыка вывалились из плотно сомкнутых губ ведьмы, перламутровые тени на веках засветились фосфорическим отливом, и дождь бенгальского огня хлынул из-под полуприкрытых век…
— Побежал готовить реквизит, — вернул главного режиссера к реальности радостный вопль Домового.
Алена, собирая со стола раскиданные во время репетиции вещи, не поднимая головы, попросила:
— Лидия Михайловна, позовите ко мне Гладышева.
— Здесь я, — отозвался из зала недовольный голос раненого секс-символа.
Алена оглянулась, увидела в полумраке зала обмотанную бинтами голову актера.
— Маша, дай свет в зал! — крикнула она помрежу.
— Это что, обязательно надо было так тебя перебинтовывать? — присела к полулежащему в кресле Гладышеву.
— Обязательно-необязательно, а мне завтра сниматься… Пусть уж видят, что я совсем вышел из игры, — чуть слышно пробурчал Валерий.
— Надеюсь, все быстро заживет. — Алена сочувственно положила руку на плечо Гладышева.
— Ну конечно… Если в глазу не начнется отслоение сетчатки. — Сам Гладышев понятия не имел, что это такое, он лишь повторял сейчас то, что, нагнетая панику, вложила в сознание Синельникова. — Вот потеряю зрение, тогда уж Трембич точно всю жизнь будет на мое здоровье работать! Паскуда! Жаль, что милиция так и не приехала, — я бы эту дрянь непременно сдал! — взорвался Гладышев и принялся яростно кусать ногти, выплевывая их, как шелуху от семечек.
— Прекрати! Что за дурацкая привычка! Смотреть противно! — Алена шлепнула Гладышева по руке. — Тебе от природы дана аристократическая внешность — рост, манеры, пластика… А когда ты засовываешь, будто уличный разгильдяй, палец в рот и начинаешь творить эдакое, да еще плюешься, как верблюд… Ужас какой! Соображать надо! Нет привычек, от которых нельзя себя отучить.
— А я и не собираюсь, — нагло заявил Гладышев. — Полюбите меня черненьким, а беленьким меня всякий полюбит… Есть люди, которые меня всяким обожают…
