— А я и не собираюсь, — нагло заявил Гладышев. — Полюбите меня черненьким, а беленьким меня всякий полюбит… Есть люди, которые меня всяким обожают…
— Не сомневаюсь… — Алена с тоской подумала, что нудными нравоучениями преобразить плебея в подлинного аристократа вряд ли возможно. Для этого надо быть как минимум доктором Хиггинсом, да и материалом должен быть такой человек, как Элиза Дулитл, — с доброй душой и нежным, отзывчивым сердцем. И хорошо бы ума поболее, чем природа отпустила чертовски красивому, обаятельному Гладышеву.
— Ладно, Валера, с Трембич я разберусь, — миролюбиво пообещала Малышка.
— Не думаю.
— Что ты не думаешь?
— Что разборка будет суровой. Она же закадычная подружка вашей обожаемой Воробьевой! Вы, Алена Владимировна, отнюдь не дипломат. К некоторым откровенно пристрастны, а кое-кому от вас никакого житья… Извините, возможно я излишне резок, но если бы вы не распустили таких, как Трембич, может быть, сегодня и спектакль отменять не пришлось бы. Я забыл вам сказать, что от удара этой идиотки у меня лопнула барабанная перепонка, и теперь, помимо того что я ничего не слышу этим ухом, в голове постоянно шум водопада. Это не способствует хорошему настроению. — Гладышев вскочил на ноги и заорал истерично: — Гнида поганая! Лучше не показывайся на глаза! Допрыгаешься — пришьют в темном переулке и не пикнешь!
Слова, изрыгаемые Гладышевым, относились к Жене, которая появилась на неосвещенной авансцене.
— Так… — Алена резко поднялась, пытаясь удержать разъяренного Гладышева. — Эту сцену вы сегодня, по-моему, уже сыграли. Хотите на «бис»? Аплодисментов не будет! Валерка, выбирай слова! Ты же мужчина!
— Кто мужчина? — не задержалось за Трембич. — Ой, не смешите, Алена Владимировна!
— И ты помолчи! Закрыли рты оба!
Низкий голос Алены пророкотал предвестьем страшной грозы. И они оба затихли, подчинившись не человеку, желающему ликвидировать конфликт, а их признанному творческому лидеру. Таким вот Алена ставила все точки над «и» на репетициях — властным, не терпящим возражений или дискуссий тоном.
— Передай Лидии Михайловне, что я просила дать машину отвезти тебя домой. Отдохни, полежи… подумай. Вечером я позвоню. Договорились?
Гладышев молча кивнул и, покидая зал, продемонстрировал Трембич из-за спины огромный, плотно сжатый кулак.
— Иди сюда, Женя, — вздохнула Алена и вернулась за режиссерский столик.
Актриса опасливо покосилась на микрофон и, округлив и без того огромные глаза, прошептала:
— Они специально микрофон не выключили. Я видела, как около пульта Мальвина крутила задницей. Маша уходила кофе пить, когда вы с Петром Алексеевичем разговаривали… Я думала, говорить вам или не надо… Вам и так трудно…
Женя замолчала, искоса поглядывая на Алену. Та выдержала паузу, потом ответила бодрым, уверенным голосом:
— Будем считать, что ничего нового ты мне не сказала… И я тебе не скажу ничего нового, если устрою выволочку за оскорбления, нанесенные Гладышеву. И все же… Выбор сексуального партнера — это неотъемлемое его право, тыкать в нос тем обстоятельством, что у него не так, как у всех, — недостойно и унизительно. В первую очередь для тебя. Что ты знаешь о тех двоих, между которыми любовь?! Это — запретная зона для всяких обсуждений. Не имеешь права, Женя! И вот за это было бы нелишним попросить у Валерки прощения.
Трембич наморщила хорошенький носик, осторожно коснулась роскошных пушистых волос:
— Вообще-то он тоже мог бы извиниться. До головы больно дотронуться. Я что, свои волосы холю и лелею для того, чтобы какая-то скотина своей граблей выдрала с корнем половину?! И потом, что он нес про Катю…
— «Холю и лелею»… Надо же откуда-то слова такие вытащить, — улыбнулась Алена. И тут же стала серьезной. — Я позвала тебя, чтобы спросить вот о чем… Кстати, у тебя сигаретки не найдется?
— Найдется, — удивилась Женя, вытаскивая пачку сигарет. — Вы же не курите, Алена Владимировна.
— Вчера не курила, сегодня закурила, а завтра брошу, — задумчиво произнесла Алена, неумело прикуривая сигарету. — Катя никогда не говорила тебе о том, что она кого-то или чего-то боится?
Женя задумалась:
— Ну почему не говорила? Она жутко боится мышей. Когда видит мышь — теряет сознание.
— Я не об этом. Не казалось ли ей в последнее время, что за ней кто-то следит… может быть, преследует?
Женя какое-то время ошарашенно смотрела на Алену своими громадными серыми глазами, потом шепотом выдохнула:
— Ну да, да, конечно же говорила. Только… я совсем не придавала этому значения…
— Ну? — нетерпеливо и тоже полушепотом спросила Алена.
— Ее замучили какие-то непонятные телефонные звонки. Катька вообще спит не очень-то, а тут только заснет, как вдруг среди ночи звонок. Она всегда пугается: вдруг что-то с родителями. Хватает трубку, а там кто-то дышит и молчит. В последнее время Катька стала отключать телефон на ночь. Вроде бы стало все нормально. А несколько дней назад ей на капот машины положили мертвого окровавленного голубя, и одно крыло было зажато дворником, чтобы он не свалился. Катька таких вещей боится панически, я сама ей этого голубя выкидывала. А потом несколько раз — и около театра, и возле подъезда дома ей под дворник подсовывали голубиные перья. И всегда со следами крови.
— Ужас какой! И подлость! — Алена зябко повела плечами, потушила сигарету и, взглянув на часы, спросила: — Еще что-нибудь Катя рассказывала?
— Да вроде бы все… Хотя… У нее в квартире убирается тетя Люба — она всю жизнь у них убирается, еще когда родители здесь жили — к ним ходила. У нее свои ключи от квартиры, чтобы от Кати не зависеть… Мы были на даче, и она сообщила Катьке по телефону, что принесли какую-то бандероль. Катька про нее сразу же забыла, а когда мы вернулись, мне позвонила перепуганная тетя Люба, сказала, что ей совсем не понравилось, что бандероль принесли домой — обычно за ними на почту надо идти по извещению. И тип, который передавал, тоже не понравился… И она еще до нашего возвращения с дачи эту бандероль вскрыла. А там такой свежевыструганный маленький гробик, а на крышке приделана розочка с голубиным пером…
— Бред какой! — Алена нервно засмеялась. — Абсолютный бред. Насмотрелись, идиоты, бездарных триллеров и давят девчонке на воображение всей этой беспардонной безвкусицей.
— Так если бы было со вкусом, то было бы еще страшней, Алена Владимировна, — возразила Женя.
— Катя эту бандероль видела?
— Нет. Тетя Люба сказала ей, что произошла ошибка, бандероль якобы пришла соседям и просто перепутали дверь.
