— Она на тебя явно имеет виды, эта психолог, — сказала Катя.
— Что-о? — нахмурился Ромка.
— А с ней тебе интересно общаться, да? Как часто ты с ней видишься?
— Какая тебе разница? — он подлил ей еще мартини. — Выпей.
— Интересно… — сказала Катя. Что-то уходило от нее. Она теряла что-то в их с Ромкой отношениях — вот прямо сейчас. И она не знала, как исправить это. Ромка отвернулся. Он смотрел в окно и не смотрел ей в глаза.
— Я должен пройти с ней… как это называется… — проговорил он, — курс… Короче, я должен обсудить с ней многие проблемы. Мне нужно понять себя. Я запутался сам в себе.
— И она тебе помогает? — поинтересовалась Катя.
— Да, — ответил Ромка уверенно.
— И ты с ней обсуждаешь наши отношения?
— Обсуждаю, и что дальше? — взвился Ромка. — Я был бы рад, если бы и ты тоже пообщалась со знающим человеком. Ты живешь — ты посмотри, как ты живешь! Что ты делаешь, чтобы мне было хорошо, чтобы мне было интересно с тобой? А?
Катя боялась посмотреть ему в глаза. Она еще никогда не видела мужа таким.
— Ну, ничего, — продолжил Ромка, отодвинув тарелку, — пойдешь с первого сентября учиться, появятся у тебя какие-то интересы, надеюсь. Просто так нельзя больше. Я не могу обсуждать с тобой лишь проблемы воспитания ребенка. Сидишь дома с утра до вечера, телевизор и женские журналы — вот и все.
— Я же рассказываю тебе о своей работе, — сказала Катя осторожно.
— Думаешь, мне интересно слушать, у кого там какой жуткий пульпит начался? — усмехнулся Ромка.
Это действительно было чем-то новеньким в Катиной жизни. Он никогда не говорил ей о подобных вещах. Даже когда муж изменял ей, она знала, что это лишь физическое влечение. Просто какая-то дрянь умела делать в постели нечто, чего не умела она, Катя. А сейчас… О чем-то там он говорил с этой девушкой-психологом. О чем-то, интересном им двоим. О чем-то, что могло напрочь разрушить Катину семью. О чем-то, что могло разрушить весь Катин мир.
* * *
Вечера без мужа казались Кате безнадежно пустыми. И мысль о том, что сейчас он не в Питере, а в Москве, даже приносила ей облегчение. Можно было не ждать его, можно было расслабиться хотя бы на пару вечеров. Не прислушиваться к шагам на лестнице, не ловить себя на том, что вот уже полчаса стоишь у окна и смотришь на асфальтовую дорожку перед домом. Можно было…
Катя еле дождалась, когда уснет Шурка — ведь сегодня у нее было очень важное дело. Почему-то она оттягивала и оттягивала его, ведь когда-то она обещала себе больше не делать так. Сейчас, когда Ромки не было, наступил самый подходящий момент заняться тем, за что муж мог возненавидеть ее раз и навсегда. «Заняться шпионажем», как она это называла.
В дальнем углу на антресолях у Кати хранился маленький блестящий ключик — копия того ключика, который ее муж всегда носил в своем портфеле. Ключик от его «сейфа» — от ящика его стола. Копию Катя сделала очень давно, выжидая день, когда муж забудет этот ключ дома… Дождалась.
Тогда он еще не изменял ей, просто Кате хотелось знать все его тайны… но еще никаких тайн не было. Они появились позднее, мерзкие липкие тайны, и тогда-то Катя как следует оценила свое давнее приобретение.
Она постояла возле стола, боязливо оглядываясь на Шуркину комнату — как будто он мог проснуться среди ночи. Скрип выдвигаемого ящика. Катя до мелочей знала все, что там лежало. Ромкины документы, бумажки, доверенности… и среди прочего фотографии его любовниц — маленькой проститутки Наташи, голубоглазой Дюймовочки, наркоманки с соломенными волосами — и Ольги. Ольги, которая была беременна от Ромки, крутобедрой красавицы Ольги… впрочем, все это было давно прошедшее, ушедшее, это было то, над чем Катя давно уже одержала победу, и фотографии эти просто валялись в ящике стола у мужа — наверно, Катя смотрела их чаще, чем Ромка.
Катя аккуратно сложила фотографии стопкой — точь-в-точь так же, как они лежали, и начала просматривать документы в поисках чего-нибудь новенького. Ее любопытство было удовлетворено почти сразу же: свежий глянцевитый лист бумаги, сложенный вчетверо. Катя развернула его — ровные строчки, красивый круглый почерк. «Я, Гальченкова Анжелика Владимировна, 1969 года рождения, номер паспорта… беру у Потехина Романа Владимировича, 1972 года рождения, номер паспорта… во временное пользование мобильный телефон…» Бумага была написана официальным языком, и абсолютно ничего не говорило в пользу интимных отношений Ромки и этой Анжелики… Ани… С именем «Анжелика» у Кати ассоциировалась та вульгарноватая французская кокотка из старомодных фильмов типа «Анжелика и король», и она живо представила себе нечто пышногрудо-блондинистое, с густо подведенными черным глазами… Вероятно, эта психологиня очень нравится мужу, но если бы их отношения носили сугубо личный характер, вряд ли бы Ромка стал брать у своей знакомой такую расписку. Катя немножко успокоилась, дрожь в руках прошла. Она аккуратненько переписала паспортные данные и адрес незнакомки в свою записную книжку, на последнюю страничку. В отличие от Кати, Рома никогда не копался в ее вещах.
* * *
Звонок телефона заставил Катю вздрогнуть. Междугородний. Каких усилий ей стоило не броситься к аппарату! Она знала, что это звонит Ромка, звонит из Москвы. Катя прикрыла дверь в комнату, где спал Шурка. «Меня нет дома, меня нет дома», — повторяла шепотом, щеки покрылись краской, дыхание участилось. «Пусть думает, что хочет, пусть только не считает меня самой преданной дурой, что с утра до вечера только и делает, что ждет его». Уезжая, Ромка запретил ей звонить на трубку. Сказал: «Если будет нужно, я сам позвоню». Это был абсолютно идиотский разговор, и еще никогда Катя не чувствовала себя такой униженной. «Оставь эту привычку, — сказал Ромка. — Забудь, что у меня есть труба». «Почему?» — удивилась она. «Потому что! — отрезал Ромка. — Потому что ребята уже смеются. Все, что нужно, ты мне дома успеешь сказать. Если ты позвонишь мне, я буду знать, что случилось нечто из ряда вон выходящее». Катя попыталась промямлить нечто дежурное про то, как ей важно слышать голос мужа, как она иногда скучает по нему, но лицо Ромки неожиданно приняло самое жесткое выражение: «Я запрещаю тебе звонить мне на трубку, ты поняла? Она нужна мне для работы, а не для того, чтобы мне названивали всякие истеричные идиотки». «Всякие истеричные идиотки», — повторяла про себя Катя, сжимаясь от стыда. Ромка разговаривал с ней, как с назойливой любовницей: «Я запрещаю тебе». «Может быть, ты запретишь мне любить тебя?» — эта фраза пришла ей на ум позже, а жаль, она была бы так к месту!
