— И все-таки, епитимья это или нет, однако он не очень-то терпит дураков. Я слышал из очень надежного источника, что они намеренно набрали лишних слушателей, так как ожидают, что наиболее чувствительные души перестанут посещать занятия. Видимо, так бывает каждый год. Нам с тобой нужно держаться вместе и поддерживать друг друга, не так ли? — ласково предложил он, заметив, что Роза слегка задрожала. — Давай зайдем в большую студию и застолбим себе пару хороших местечек где-нибудь сзади.
Хотя это и звучало заманчиво, однако Роза сочла предложение психологически неправильным.
— Как учитель, я считаю, что мы окажемся в большей безопасности, если сядем впереди. Лично я имею обыкновение теребить учениц, которые прячутся в классе за спинами других.
— Ну, тогда ладно, — моментально согласился Джонатан, — тогда оставим это до завтра, правда? Впереди всегда будет много места. А ты привезла «представительные образцы своего творчества», как требовалось?
— Да. Только пока еще не распаковала.
— Покажи. Прежде чем решиться сесть возле тебя, я должен знать, с кем имею дело.
Следующие несколько часов прошли в приятной болтовне. За своим легкомысленным видом Джонатан оказался человеком хорошо информированным и серьезно увлеченным искусством. На него явно произвели впечатление акварели и рисунки, привезенные Розой. Его собственная работа, которую он извлек по просьбе Розы, оказалась броской и довольно любительской, однако Роза пришла в невероятный восторг оттого, что можно обсуждать любимую тему с родственной душой.
— Ты, вероятно, знаешь, что твои работы намного превышают средний уровень, Роза, — сказал осторожно Джонатан, не желая показаться излишне восторженным. — Я даже полагаю, что ты окажешься в полной безопасности от язвительной, по общему мнению, критики Рассела. А тут что? — Он показал на блокнот для набросков, который торчал из нераспакованного портпледа. — Какие еще шедевры ты прячешь?
— О, да ничего особенного, — уклончиво промямлила Роза. — Просто экспромтом пыталась нарисовать своего попутчика, когда ехала в поезде из Лондона… — Однако Джонатан настаивал, что хочет посмотреть рисунок, и двумя прыжками подскочил к сумке и выхватил блокнот.
— Вообще-то было в самом деле очень трудно, — залепетала Роза, безмерно ошеломленная. — Он не очень хотел, чтобы я его рисовала, и вел себя довольно грубо, но… В чем дело?
Джонатан запрокинул голову и буквально ревел от хохота.
— Что тут смешного? — резко спросила Роза. Никто и никогда еще не смеялся над ее работами!
Джонатан с трудом взял себя в руки и многозначительно посмотрел на нее.
— Так ты говоришь, грубый?
— Ну, не совсем, но очень холодный, с большим самомнением, высокомерный. Он даже не пожелал взглянуть на рисунок.
— Видно, он взял себе за правило не давать бесплатных советов. Моя дорогая Роза, это вылитый Алек Рассел!
Разумеется, Роза присоединилась к его хохоту, изображая веселость, которой не чувствовала. «Если уж вам наскучила книга, которую вы читаете», — сказал он. Просто ужас! Ведь он даже отдаленно не походил на фотографию с той несчастной суперобложки. Где окладистая борода и очки в роговой оправе? Почему он совсем не походил на художника? В голове у нее сложился портрет Рассела — непременная борода, красное лицо, плотное телосложение, человек-динамо, чувственный, земной. А теперь ее воображаемый холст, написанный сочным маслом, внезапно с треском лопнул по диагонали, уступив место романтической акварели, с которой смотрел холодный светловолосый эстет с ликом святого великомученика. Ну, конечно же, ведь он даже не замечал ее в поезде, пока она не извлекла эту биографию, и почувствовал досаду, когда через несколько минут она отложила ее прочь. Но всяком случае, это подходит к ярлыку эгоманьяка. И зачем только она вызвалась сидеть в первом ряду!
Столовая в Уэстли оказалась вместительной, давая приют в основном приехавшим на короткий срок слушателям. Роза была удивлена, как много народу приехало на их семинар, пока Джонатан не объяснил, что в эти же сроки проводятся и другие занятия — по фотографии, йоге, прозе и поэзии, и еще множество каких-то других. В этот вечер все казались расслабившимися и довольными, радуясь возможности заниматься пару недель любимым долом в компании единомышленников. И как неудачно, размышляла она, что такой заядлый бурбон и любитель дисциплины, как Рассел, будет вести семинар, который ведь поначалу был задуман как удовольствие. Ей захотелось, чтобы семинар вместо него вел Артур, и она невольно улыбнулась при мысли, что узнать ее он, пожалуй, смог бы только по ее работам.
— О чем задумалась? — поинтересовался Джонатан, заметив ее промелькнувшую улыбку.
— Да так, ничего особенного. Просто размышляла, не поздно ли еще переключиться на йогу.
Роза уже привыкла вести себя непринужденно и улыбаться, греясь в лучах постоянного восхищения, которое исходило от Джонатана.
— Билл Поллок произнесет в восемь вступительную речь. Затем слушатели семинара смогут пообщаться друг с другом и запросто встретиться с преподавателем. И тут он обязательно тебя узнает, Роза. Что ты ему скажешь?
— Я скажу ему: как жаль, что он сбрил бороду — она делала его таким необычным.
Однако она знала, что это всего-навсего бравада. Впрочем, если повезет, то самые большие подхалимы из их группы монополизируют его, и ей вообще не представится возможность сказать ему даже пару слов.
Однако первое же, о чем сияющий Билл Поллок объявил собравшимся, группе человек в двадцать, было следующее:
— Алек Рассел просил меня извиниться за его отсутствие на этой встрече. Сегодня он находился в дороге с самого раннего утра и, разумеется, хочет отдохнуть и явиться свежим на завтрашние занятия, которые начнутся, кстати, ровно в девять, и я надеюсь, что вы проявите уважение к нему своей пунктуальностью. Должен сказать, такое случается нечасто, — продолжал он экспансивно, — когда художник такого калибра проявляет готовность пожертвовать своим временем и талантом, наставляя любителей. Мне повезло, я имел честь наблюдать за его работой, видел, как он преподает, и сейчас прошу выбросить из головы те предвзятые концепции, касающиеся преподавания живописи, которые вы могли усвоить прежде. Подход Алека в высшей степени индивидуален и может поначалу немного обескуражить, если вы прежде посещали обычные занятия. Некоторые из вас, впрочем, уже знают, что его отношения с официальными художественными кругами в прошлом были далеко не дружескими, и в этом, по моему мнению, он следует традиции ряда видных новаторов в живописи последних двух столетий. Так что, прошу вас, отбросьте свои предрассудки, пусть ваше сознание будет как чистый холст. И если вы пройдете весь курс, — это прозвучало почти как просьба, подумалось Розе, — то уедете из Уэстли с обостренным художественным зрением, более смелыми и более живыми в своем творчестве. Я желаю вам всем, чтобы эти две недели прошли успешно и вознаградили вас за усилия.
