Я впиваюсь руками в твёрдое тело парня и мысленно молюсь, а он резво стартует с места, моментально разгоняя байк до приличной скорости.
Вот и доигрались.
Я никогда не буду искренне счастлива и свободна.
Никогда…
Глава 7.
Миша жмёт на газ, ускоряясь. Мне становится невыносимо страшно. Он пытается уйти от погони, но это небезопасно. Скорость зашкаливает.
— Миш, сбавь скорость. Мне страшно! Прошу! — кричу ему на ухо, пытаюсь перекричать рокот мотора.
— Нет. Они догоняют! Проклятье!
Он и не думает сбавлять обороты. Окружающая действительность быстро-быстро мелькает. Не разобрать, что нас окружает. Вереница деревьев, высаженная вдоль обочин, превращается в сплошную размытую линию.
— Остановись! Сейчас же! Мы разобьёмся. Это не шутки!
Парень меня будто не слышит. Ведёт себя как одержимый.
Один из автомобилей отца идёт на обгон. Миша не хочет сдаваться. Так дико страшно, как сейчас, мне еще не было никогда.
Если я не вмешаюсь, мы погибнем! Они всё равно нас догонят. Или будут преследовать до тех пор, пока мы во что-то не врежемся или у нас в баке не закончится бензин.
Побег не удался.
Нам не уйти. Не спастись.
Глупая была идея…
Я ничто против власти отца.
Я иду на отчаянный шаг — поддаюсь вперёд и жму на рычаг тормоза.
— Софа, блин!
Миша не успевает меня остановить. Мотоцикл тормозит. Нас заносит. Мы едва не опрокидываемся на бок, но Миша, выругавшись, успевает удержать равновесие.
Мотоцикл полностью останавливается. Я утыкаюсь носом в крепкую спину парня, рыдая. Позади слышится визг тормозов, хлопки дверей, топот. Нас обоих хватают за плечи и стаскивают с мотоцикла, разлучая друг с другом.
— Миша!
— Софа!
Мы успеваем лишь коснуться рук друг друга кончиками пальцев. Нас рывком оттаскивают в противоположные стороны люди в чёрных одеждах. Я узнаю этих мужланов. Это наемники моего отца.
Хлопает дверь. Я слышу шаги, поворачиваю голову и вижу отца. Он смотрит на меня как на что-то отвратительное. Как на навозную кучу, морща нос. Он делает шаг вперёд.
Шлепок.
Щеку захлёстывает жаром.
— Бессовестная прошмандовка! Как ты могла, София? Мать в ярости. Хорошо, что охранники вовремя успели заметить неладное. Вы засветились на одной камере, когда бежали через сад к запасному входу. Не ожидал от тебя, дочь! Ты перешла все границы. Ты плюнула нам с матерью в лицо! Это твоя благодарность за все те сложные годы, когда мы тебя вырастили и дали тебе всё самое лучшее?
Пульс пропускает удары. Я будто лечу в ледяную темноту. По обожженной ударом щеке льются слёзы.
Отец оборачивается. Его взгляд вонзается в сопротивляющегося Мишу. Нас обоих удерживают в тисках подчинённые отца.
— А ты, щенок! Как ты посмел? Дочь мою похитить! Вмажьте ему. Он вор и предатель. Он украл у меня моё!
— Она человек! Ваша дочь! Как вы может с ней так обращаться? Как с животным? — Миша отчаянно дёргается в руках амбалов, но те швыряют его на колени.
Я вскрикиваю.
Не могу на это смотреть. Не могу!
Меня разрывает не только от страха и горя, но теперь ещё от чувства вины. Мне кажется, что это из-за меня Мишу сейчас изобьют. Я во всем виновата. Нужно было выгнать его из своей комнаты, нагрубить, оскорбить, чтобы защитить.
— Животное — это ты! — рычит отец, жестом давая приказ.
Удар. Стон.
Миша сгибается пополам. Два урода держат его за руки, а третий бьёт.
— Нет, папа! Прекрати! Не надо!
Я пытаюсь вырваться из рук амбалов, но тщетно. Лишь вою, извиваясь, немощная бабочка в сетях ядовитых пауков.
Охранник бьёт Мишу ещё несколько раз в живот. И один раз по лицу.
Не выдерживаю. Кричу до срывая связок:
— Я больше не буду! Клянусь! Я буду послушной и сделаю всё, как ты прикажешь. Только отпустите Мишу…
Отец взмахивает рукой, останавливая амбала.
— Это точно? — хмурит брови, зло всматриваясь мне в лицо.
— Клянусь, — киваю, кусая губы.
— Хорошо. Тогда ты немедленно возвращаешься домой и через два дня выходишь замуж за Асадова. Только тогда Михаила отпустят. А пока он останется под наблюдением. Как залог за честность твоих слов.
— Нет, София, не соглашайся! — стонет любимый, корчась от боли.
— Молчи, дурак. Они ведь убьют… — по щекам солёные реки льются.
— По машинам, — властно командует отец.
Меня ведут к одной машине, а Мишу — к другой. Нас разделяют. Отец грубо толкает меня внутрь салона. Я успеваю бросить последний грустный взгляд на любимого. Он тоже смотрит на меня. Эта важная секунда длится будто вечность.
Шепчу ему одними губами, так, чтобы отец не видел и не слышал:
— Я люблю тебя. Только тебя… Знай.
Двери хлопают. Машины срываются с места.
Почему-то мне кажется, что с Мишей мы больше не увидимся. Никогда.
* * *
Всю дорогу до дома мы молчим. Я забиваюсь в угол сиденья, обнимаю плечи руками, пытаюсь сдерживать слёзы. Но они сами по себе несутся по щекам. Я по-прежнему в Мишиной куртке. Я вдыхаю его запах, и от этого ощущения душа болит ещё неимовернее.
Это конец. Я не увижу его больше. Никогда, наверно.
Вот чего я добилась. Я его подставила. Теперь ему очень больно. Мерзавцы могут избить его так сильно, что он не сможет ходить.
Отец молчит. Сложив руки на груди, он отвернулся и смотрит в окно. Злится, презирает. Наверно бережет пыл до того момента, как мы окажемся в доме и меня будут отчитывать, унижая прилюдно. На глазах у прислуги и других членов семьи. Худшего позора быть не может, чем прилюдный суд, который устроили богатой девушки на виду у служанок.
Стыд. Срам. Позор.
Самое худшее наказание от главы семьи — Давида Королёва.
Отец набирает чей-то номер на телефоне, произносит:
— Всё в порядке. Нашли их. Она со мной рядом, везу домой. Скоро будем.
Сказав это, он опять замолкает. Молчание режет похлеще кинжала. Хочется плакать без перерыва.
Внезапно на автомобиль обрушивается ливень. Крупные капли дождя барабанят по стеклу, вдалеке на небе видны проблески молний.
Время летит очень быстро. Я немного успокаиваюсь, утираю слёзы. Вижу, как мы подъезжаем к уже знакомым высоким воротам с изящными узорами на них. Ворота разъезжаются в стороны. Вереница автомобилей въезжает внутрь имения. Лишь два автомобиля вернулись. Третий увез моего Мишу неизвестно куда.
Машина тормозит возле главного входа в особняк. По ступенькам вниз сбегают две девушки — служанки, с зонтами в руках.
Отец поворачивается ко мне, окатывая меня презренным взглядом. Как вдруг морщится, рассматривая мою одежду.
— Снимай с себя эту дрянь.
— Нет, — жалобным голосом.
— Я сказал снимай его уродливую куртку! На тебе надета мужская одежда. Ты в своем уме? Одежда чужого мужчины!
Отец дёргается вперёд и сам начинает срывать с меня кожаную куртку Миши.
— Не надо, пап! Не надо…
Он всё-таки избавляет меня от последнего напоминания о Мише. Открывает дверь и швыряет её прямо в лужу. Больно смотреть на всё это происходящее варварство. Очень больно.
— Слушай сюда! — отец резко хватает меня за волосы. Я рефлекторно зажмуриваюсь, ожидая удара. — У вас было с ним что-то? Правду говори! Я всё равно узнаю. И как давно это началось? Если соврёшь, я позвоню Булату, и он вытащит из твоего сладкого мальчонки все кишки.
— Нет, папа! — испуганно кричу. — Ничего не было. Я всё ещё невинна, если ты об этом…
— Но вы целовались, да?
Тяжело вздыхаю:
— Целовались. Всего пару раз.
— Проклятие, София! Никто не должен был тебя касаться! Ты принадлежишь другому. Ты должна быть во всём чистой!
— Прости, — я сдаюсь. Мне ни за что не выиграть эту битву характеров. Ни за что не отстоять свои принципы. Их много, а я одна. У них слишком много власти. Они быстро меня сломают.
— Когда вы с ним…
— Давно уже. Почти сразу, когда он устроился к нам на работу.
