А я чувствую какую-то странную дрожь. Столько времени уверяла себя, что он ничего для меня не значит, не должен значить, так старалась выкинуть из головы все мысли о сыне своего работодателя, а теперь, когда он так близко, не могу унять волнение. Мне нравится то, что я вижу. Он нравится. Весь, с головы до ног. Впервые в жизни встречаю мужчину, в котором было бы все настолько идеально. Да, я вижу всего лишь внешнюю привлекательность, но от нее в буквальном смысле захватывает дух. Широкие плечи, крепкие руки. До сих пор чувствую их прикосновение. Оно длилось несколько ничтожных минут, но этого хватило, чтобы мне до безумия захотелось продолжения. Нет, не секса, не интимных касаний, просто близости, во время которой я могла бы насладиться этой его силой. Почувствовать себя маленькой и беззащитной. Найти в нем опору, которой у меня не было никогда. Он ведь именно это делал? Защищал меня?
Егор неожиданно опускает взгляд к моим ногам и выдает что-то нечленораздельное. А в следующее мгновенье опускается на колени, и я вздрагиваю, когда ощущаю, как его пальцы касаются щиколотки. По телу будто проходит разряд тока. Расползается вверх от его руки, горячит кожу, вызывая целый столп восхитительных мурашек. Сердце делает кульбит, взлетает к горлу, а потом ухает куда-то вниз. Может, у меня как-то неправильно расположены эрогенные зоны? Иначе с чего бы так реагировать на простое прикосновение? Да, никто и никогда раньше не трогал за ноги, но это все равно не объясняет ни сбившееся дыхание, ни совершенно безумное желание продлить мгновенье его близости как можно дольше.
— У тебя кровь, — он хмурится, тянет сильнее, вынуждая оторвать ногу от земли, выуживает из кармана платок и с силой прижимает к поврежденному месту. И я снова вздрагиваю, теперь уже от боли. Она как-то резко дает о себе знать, прошивая от ступни до бедра. Ткань быстро темнеет, и я в ужасе приоткрываю рот. Как могла ничего не заметить? Столько пробежала, еще и умудрилась возбудиться, с такой-то раной…
— Пойдем скорее, — Егор распрямляется, снова заглядывая мне в глаза. — Надо обработать и нормально перевязать, — и, прежде чем я успеваю хоть как-то отреагировать, подхватывает меня на руки и быстрыми, уверенными шагами направляется к дому.
Глава 11
Наверное, следовало бы вырваться, как-то воспротивиться Егору, но у меня не получается. Обвиваю его шею, прикрываю глаза, прижимаясь к груди, и замираю, мечтая о том, чтобы это время длилось как можно дольше.
Чувствую его запах, ощущаю, как совсем рядом бьется сердце, и желанный, такой нужный покой все-таки снисходит. Тают остатки страха и волнения от увиденного у бассейна, и вообще все заботы как будто отступают.
Меня никто никогда не брал на руки, разве что в детстве, когда еще был жив отец, но память не сохранила этих моментов. Егор такой высокий, он идет быстро, и земля достаточно далеко, как еще не было ни разу в жизни. Кажется, что я лечу. Вознеслась над проблемами, и словно кто-то другой взялся их решать. Даже боль в ноге становится слабее.
Теплое дыхание касается моего виска. Губы Егора совсем близко, я могла бы дотянуться до них, если бы осмелилась. Конечно, не сделаю ничего подобного, но даже просто такая близость значит очень много.
Не помню, когда хоть кому-то было бы не все равно, что со мной. Родителей нет давно, их черты практически стерлись из сознания. Вырастившая нас с Настей тетка заботилась о том, чтобы мы были сыты, одеты и прилично учились. Но она никогда не дула на разбитые коленки и не жалела, когда что-то начинало болеть. Мы с сестрой хорошо знали, где в доме аптечка и какие средства в каких ситуациях надо принимать.
А когда с Настей случилась беда, тоже не к кому было обратиться. Мне пришлось повзрослеть слишком рано и принимать решения самостоятельно.
Сестра этого не оценила. Нет, я не ждала благодарности, ее жизнь и относительное здоровье стали лучшей наградой, но где-то глубоко внутри все равно гнездилась потребность поделиться своими переживаниями хоть с кем-то. Чтобы я хоть кому-то оказалась не безразлична.
Егор входит в дом, но идет не в мою комнату — в свою. Я впервые оказываюсь в ней, жмурюсь от яркого света и сразу чувствую потерянность, стоит ему только опустить меня, усаживая в кресло. Почему дорога из сада оказалась такой короткой?
Без него пусто и холодно, я обхватываю себя руками, пытаясь согреться. Но когда он снова оказывается у моих ног с ватой, бинтами и какими-то пузырьками, становится неловко.
Эйфория уходит, и я медленно трезвею, осознавая абсурдность ситуации. Сейчас глубокая ночь, я в комнате сына хозяина, наедине с ним. И только что видела что-то совершенно непристойное. И ведь не только я: наверняка Егор тоже был свидетелем сцены у бассейна. Понимает, что влезла туда, куда не должна была. Я здесь, чтобы заниматься с его братом, а не шляться ночами, обнажая чужие секреты.
Но он не упрекает. В обращенном ко мне взгляде — ни капли осуждения. Там тепло и участие. И еще что-то, определение чему не могу найти. Но это что-то мне нравится, так сильно, вопреки всем законам разума. И я не сбегаю, остаюсь сидеть неподвижно.
Еще и позволяю ему обработать рану. Закусываю губу, когда он щедро поливает ногу пахучей травяной жидкостью, потому что начинает сильно щипать. А его руки как будто дрожат, в глазах мелькает вина.
— Прости… Знаю, что больно, но обязательно надо обработать. Потерпи немного…
Моя ступня тонет в его больших ладонях, теплых, сильных и одновременно таких нежных, что у меня щемит сердце. Егор дует на ранку, осторожно касается пальцами кожи вокруг нее, будто поглаживая, и боль в самом деле отступает. От его рук вверх по телу ползут мурашки. Мне снова хочется остановить время. Чтобы он оставался рядом, дотрагивался с такой осторожностью, словно я хрупкая фарфоровая статуэтка, которую нельзя сломать. Хочу чувствовать легкую струйку воздуха, стекающую с его губ и опускающуюся на меня. Словно нежная, невесомая ласка. Молча слежу, как он умело бинтует ногу, и понимаю, что хочу еще прикосновений. Больше, сильнее. Чтобы не останавливался. Не отпускал.
— Вот и все, — он завязывает узелок на повязке и впервые за это время чуть улыбается. По-прежнему виновато, как будто извиняясь, что причинил боль. И все еще не убирает ладонь, продолжая поддерживать забинтованную ногу.
— Спасибо, — шевелю губами в ответ, боясь, что сейчас все закончится. Но Егор снова становится серьезным. Не отрывая от меня взгляд, на ощупь ведет подушечками пальцев, чертит дорожку от щиколотки вверх. А в следующее мгновенье опускает голову, прижимаясь губами к коже чуть ниже колена.
У меня кружится голова. Кажется, рана не очень глубокая и крови я потеряла немного, но перед глазами все плывет. Не рассматриваю комнату, не изучаю незнакомую обстановку. И думать-то толком ни о чем не могу. Все ощущения сконцентрировались там, где только что находились его губы.
Егор прикоснулся на какое-то ничтожное мгновенье, но этого хватило, чтобы я окончательно растаяла. Забыла про боль, про то, что не имею права находиться в этой комнате и с этим мужчиной. Вообще обо всем забыла. Как завороженная, купалась в его глубоком, обжигающем взгляде. Снова этот темный, расплавленный шоколад, погружающий меня в бархатную негу. Глаз не отвести, не говоря уже о том, чтобы оттолкнуть.
Мое тело не знало прежде таких ощущений. Внутри будто раскручивается, натягивается пружина, вибрирует на пределе своих возможностей. Дерни, тронь чуть сильнее — и порвется. Я именно так и чувствую себя: будто вот-вот разлечусь на миллионы крошечных кусочков, рассыплюсь вдребезги прямо перед ним. Желание змеей ползет вверх, от него запекаются губы, болезненно ноет грудь, и белье, которое я считала удобным, внезапно начинает неприятно царапать нежную кожу. Внизу живота разливается тяжесть, и делается горячо и влажно между ног. Что со мной происходит? Что за странная, невероятная реакция на другого человека? Егор ведь даже не прикасается больше — только смотрит, а я плавлюсь в буквальном смысле слова. И выбираться из этого состояния не хочу.
