— Почему? — искренне спрашивает. — Я тебя не понимаю.
Глава 18. Эля
За окном ночь, я дико устала, а уснуть не могу. В голове огромная куча мыслей. Сон не идет.
Миша крепко спит в своей спальне, я же, проведя полтора часа в соседней комнате, окончательно сдаюсь. Поднимаюсь с расстеленного двуспального дивана и выхожу в коридор.
Кот Василий, услышав движение, приходит ко мне, мяукает и зовет пойти за ним. Приводит меня к своей пустой миске.
— Ты кушать хочешь? — спрашиваю у наглого рыжего кота.
— Мяу! — утвердительно отвечает мне. Принимается мурлыкать и тереться об руку.
Ищу глазами его корм, но не нахожу. Рядом нет ни одного пакета.
— Я не знаю, где твоя еда, — признаюсь Василию. Он снова мяукает и, виляя хвостом, отправляется в Мишину комнату.
Ну вот… И этот тоже ушел. Ладно, посижу спокойно в одиночестве и подумаю.
Сажусь на кухонный диван и принимаюсь смотреть, как за окном ветер колышет ветви деревьев. Они прогибаются под воздействием стихии, а после возвращаются назад. Танцуют.
В свете фонаря все выглядит особенно красиво.
Голова забита неприятными мыслями, но игнорировать их больше нельзя. Настало время со всем разобраться.
Мама едва не испортила мне всю жизнь. Запрещала общаться с отцом, разлучила с любимым, заставляла отказаться от дочери. Что она еще сделала? Даже страшно представить, если честно.
В голове не укладывается. Как она только могла так поступить со мной? Как? Это ведь мама! Самый близкий и самый важный человек на всю твою жизнь.
Снова ком в горле, снова подкатывают слезы. Какой же я дурой была, что ей верила. Больше — ни-ни!
— Не спится? — На кухню заходит Миша.
Смотрю на него сквозь полумрак и не вижу выражения лица. Зато ясно понимаю, что мужчина пришел в одних трусах.
Отвожу глаза в сторону.
— Угу, — киваю.
— О матери думаешь? — без труда понимает ход моих мыслей.
— Не только. — Еще о муже. Но об этом решаю промолчать. Не хочу Мишу грузить еще и этим.
Он и так возится со мной как с писанной торбой! Отвез в полицейский участок, помог написать заявление о краже, затем поехал в детский магазин и набрал кучу всего для Анечки.
Благодарна ему до слез.
— А ты что не спишь? — решаю перевести разговор в более безопасное русло.
— Тоже не спится, — признается с легкой улыбкой. Я ее ощущаю в голосе.
Миша наливает себе стакан воды, выпивает. Ополаскивает стакан и, немного подумав, ставит греться чайник.
Выходит из кухни, я с тоской смотрю ему вслед. Сердце тянется за ним следом.
Вот же я глупая… Столько всего натворила…
Хорошо, что не поддалась уговорам и не отказалась от дочери! Ведь мама явно не ожидала, что пойду против. Она воспитывала меня послушной дочерью, а тут…
Уверена, матушка еще скажет свое весомое слово. Она так просто не отступит. Испортит мне жизнь.
— Чай будешь? — возвращаясь на кухню, спрашивает Миша. Открывает холодильник и ставит на стол сыр, колбасу и паштет.
— Давай, — соглашаюсь, стараясь унять трепет в груди. Сердце начинает биться чаще.
Щелкает чайник. Я едва не подпрыгиваю от неожиданности. Еле слышно смеюсь.
— Помочь? — поднимаюсь с дивана.
— Я сам. Не нужно, — отвечает не глядя. Возвращаюсь на диван.
Какое же счастье снова сидеть! Не нужно больше полулежать или стоять, а можно просто сидеть. И вновь чувствовать себя совершенно обычной.
Одним ловким движением руки Миша включает светильники, что расположены над кухонным столом. Кухня озаряется рассеянным светом.
— Тебе какой? Черный или зеленый? — поворачивается ко мне.
— Мятный. Если есть, — произношу немного неуверенно. На этот чай он сам меня подсадил. Когда-то.
Ловлю едва заметную улыбку на губах, но Миша быстро отворачивается. Прячет эмоции.
В груди все сжимается от осознания чудовищности своей ошибки. Как я могла так ужасно поступить с ним тогда?
Блин… Даже не поговорила.
— Держи, — ставит передо мной кружку с ароматным травяным чаем.
— Спасибо, — мягко его благодарю.
Миша садится напротив, нарезает колбасу и сыр, делает бутерброды. Бросает на меня лукавый взгляд, поднимается и ставит тарелку в микроволновку.
Спустя минуту на столе у нас красуются горячие бутерброды с расплавленным сыром сверху. На тарелке он еще немного шкворчит.
М-м-м… Вкуснота!
Вдыхаю запах, желудок урчит. Только хочу взять бутерброд, как понимаю, что я кормящая мама. Мне таких излишеств сейчас нельзя.
— Бери, — словно прочитав мои мысли, кивает на еду Миша.
— Завтра Анечку привезут. Я буду ее кормить, — озвучиваю вслух причину отказа. — Мне нельзя.
— Эль, — тяжко вздыхает Миша, печально смотрит на меня. — Анечка пока не сможет взять грудь. — Его слова больно режут по сердцу. — Она пока еще слишком слаба.
Видимо, на моем лице написаны все эмоции, которые я испытываю. Тревога, отчаяние, грусть. Их слишком много! А я одна…
— Понимаешь, у деток, которые находятся на ИВЛ, после снятия с аппарата утрачивается сосательный рефлекс, и они не могут сосать, — начинает пояснять. — Помимо этого у них болит горлышко. Из-за этого дети не хотят глотать. Да и в принципе, они не знают, как это делать.
Смотрю на Мишу полными шока глазами. В мыслях оживают самые страшные картинки, которые только можно придумать.
— Совсем не умеют? — приходится сдерживать слезы. Но они все равно слышны в голосе. — И… что с этим делать?
Я хоть не медик, но прекрасно понимаю, что если человек не может есть, то умрет. А младенец сделает это гораздо быстрее.
— Разрабатывать, — пожимает плечами. — Соской, бутылкой, заливать специальную смесь для грудничков после операции на ЖКТ шприцом, дожидаться, когда проглотит, и снова браться за дело.
Миша настолько уверенно и спокойно обо всем говорит, что я начинаю успокаиваться. Мне уже не кажется настолько страшным предстоящее. Понимаю, что я не одна.
— Пожалуйста, расскажи мне еще, что ожидает дальше, — прошу его.
Он бросает на меня внимательный взгляд, всовывает в руки пока еще теплый бутерброд, дожевывает свой и начинает рассказывать.
Глава 19. Эля
— Эля, проснись. — Миша тормошит меня за плечо. С трудом открываю глаза и, хмурясь, смотрю на мужчину.
Он совсем недавно вышел из душа. Мокрые капли на кончиках волос еще блестят в лучах утреннего солнца. Обмотанное вокруг бедер полотенце не позволяет ему присесть рядом.
— Нам пора, — говорит, взъерошивая волосы. Капли слетают с волос и приземляются на широкие загорелые плечи.
— Уже? — произношу с сожалением. Так хочется поваляться в постели, хоть немного передохнуть от пережитого.
Почему-то здесь, в квартире Миши, я чувствую себя комфортно. Мне хорошо.
Я даже в нашей с Савелием квартире так себя не ощущала. Здесь все родное какое-то, а там… Там все было чужое.
Смотрю на мужчину, и взгляд застывает на небольшом аккуратном шраме, расположенном с правой стороны внизу живота. Он тянет меня, как магнит.
Не думая ни о чем, подчиняюсь своим желаниям. Протягиваю руку вперед, едва касаясь, провожу по нему пальцами.
— Уже зажило, — говорю задумчиво. Воспоминания уносят назад.
Я прекрасно помню историю появления этой отметины. Ведь сама Мишу с приступом аппендицита везла до ближайшей хорошей больницы. Которая, к слову, была довольно-таки далеко.
— Как видишь, — отвечает низким голосом. Мой организм очень странно действует на него.
Я, не видя, продолжаю играть пальцами. Прохожу по шрамику то вверх, то вниз. Миша стоит напротив. Не двигается.
Происходящее между нами так интимно…
— А мы ведь тогда едва успели. — Воспоминания не отпускают. Я до сих пор помню испытанный тогда страх.
— Ты успела, — говорит Миша и накрывает мою руку своей ладонью. — Эль, не надо, — останавливает меня. — Я ведь здоровый мужик.
Отрываю внимание от столь памятного шрама, возвращаюсь из прошлого в настоящее и тут же смущаюсь. Прямо перед моим лицом красуется то самое, что имел ввиду Майоров, говоря про здорового мужика. Благо оно спрятано под полотенцем, а то совсем бы провалилась сквозь землю от стыда.
