кожей заполыхали миллиарды искр.
– Я тебя сожгу, птичка.
– Хочу сгореть с тобой, Ману.
– Твою мать… Девочка-смерть. Будем гореть вместе. Я тебе обещаю.
Ждала. Да. Я так сильно его ждала, а сейчас увидела и…Словно от неожиданности дыхание перехватило. Ни слова не могу сказать. От восторга и от той же идиотской растерянности, когда вдруг получаешь все и сразу. Залпом…словно умирающий от жажды захлебывается глотками воды до боли в горле и в груди. Так и я пью его возвращение. Все без остатка. Его запах, голос…присутствие.
Впился мне губы с каким-то бешеным рычанием, и у меня подогнулись колени, удержал за спину, продолжая дико пожирать мой рот, выталкивать из головы любые мысли, кроме сумасшедшего желания чувствовать ещё и ещё. Поцелуй, как быстрый голодный секс, болезненный и отчаянный, с удовольствием, которое имеет солоноватый вкус крови и слез.
– Ждала, даааа… ждала меня, – шепчет в губы с отчаянным триумфом и снова набрасывается на них с голодной жадностью, – как же я хочу взять тебя, маалан. Сейчас хочу. Я живой с тобой, девочка-смерть…такой живой.
И в голове взорвалось наслаждение. То самое, которое раздирает мозг и заставляет тело желать настоящего, адски желать, до лихорадки, когда от нетерпения дрожит подбородок и стучат зубы. Голос…Это мощное оружие, и он играет им на моих нервных окончаниях. Хриплый, низкий явно сорванный когда-то и именно этим какой-то жутко завораживающий.
Глядя ему в глаза, резко сняла через голову ночную сорочку и отшвырнула в сторону, оставаясь перед ним совершенно голая. И этот взгляд. Мужской, тяжелый, горящий. Смотрит на мою грудь с твердыми, возбужденными сосками. Проводит ладонью, лаская, спускаясь к ребрам, и сам все так же тяжело дышит.
– Красивая…какая же ты красивая…твою мать! ЧирЕклы, мне глаза жжет. Хочется убить каждого, кто смотрит на тебя и когда-нибудь посмотрит.
Я смотрела в его глаза, и мне казалось, комната быстро вращается вокруг нас, а я вижу только его зрачки, в которых трепещет мое отражение и вспыхивают зеленые искры. Никогда не видела его таким, как сейчас, словно вместе с маской он потерял свою железную броню и теперь ждал, когда я ударю, тяжело дыша и не двигаясь с места. Я потянулась к завязкам рубахи и стянула ее с него через голову. Резко выдохнула, увидев раны на теле и кровоподтеки. Провела по ним кончиками пальцев, а он так напряжен, словно я его ножом режу на живую.
– Тебе больно?
Продолжая водить пальцами по бронзовой гладкой коже. А мне кажется, что я уже знаю наизусть каждую черту лица, даже поры на коже и колючую щетину на щеках. Я, наверное, могу нарисовать его в своей памяти с точностью до мельчайших деталей. Я могу нарисовать его запах и какие на ощупь его мышцы, волосы, мускулистая грудь, стальной рельеф пресса, полоску волос внизу живота, спрятавшуюся за широким кожаным ремнем с двумя кинжалами по бокам. Я могу нарисовать его сильную спину и взгляд наглый, волчий, насмешливый. И такой, как сейчас, настороженно алчный. Словно сдерживается ради меня, давая фору.
– Перестанешь касаться и станет больно. Я знаю.
У него особенный взгляд. Дело не в красоте его глаз. И даже не в невыносимой красоте его изуродованного адской улыбкой лица…а во взгляде. Там тьма. Порочная адская. Притянула его к себе за затылок, двумя руками, набросилась сама на его губы, вдираясь пальцами ему в волосы, другой рукой лаская голую спину, сходя с ума от ощущения твердых мышц и гладкой кожи, обвивая бедро ногой и шепча ему в рот между яростными поцелуями:
– Возьми! Возьми…сожги меня, Ману!
Мне больше не хочется его сдерживать, отталкивать. Отрываясь от губ, смотрю в потемневшие глаза. Взгляд обещает муки ада. Никакой нежности или прикосновений, дрожащий от голода. Желание граничит с ненавистью, потому что он теряет контроль. И я это чувствую, как в те разы, когда волос моих касался, грудь сжимал и сотрясался от наслаждения, придавив меня к стене. Сжимает сильно под ребрами, поднимая вверх, заставляя обвить себя ногами и несет к постели, чтобы опрокинуть навзничь и накинуться снова.
Каждое прикосновение до синяков, болезненно сладкое, и мне нужно именно это. Осознать, что он со мной, что это не сон из прошлого, не иллюзия, а настоящее. Он живой, вернулся ко мне, за мной. Мой Хищник. Израненный после боя, он пришел ко мне. И я хочу ощущать его так сильно, как только возможно. Реальность происходящего в боли. Нет ничего реальней ее. Придумать можно что угодно, а вот боль придумать невозможно. Она и держит на самом остром крюке. Она вызывает зависимость получать от него боль, как доказательство, что мы с ним реальны. Любую боль. Физическую, моральную. С ним я живая, настоящая, голая до костей, беззащитная. Он словно сдирал с меня все покровы, все маски, всё, что навязано многолетним воспитанием. Все забыто и послано к черту.
Сжимает мои соски, а я слышу свои гортанные стоны, трусь промежностью о его член, и в голове пульсирует "Сорвись…возьми меня, пожалуйста, залюби свою птичку, чтоб чувствовала тебя везде… я так долго ждала тебя".
А он то набрасывается, то сдерживает себя и скользит горячими пальцами по подрагивающему животу, между ног по мокрой плоти, заставляя взвиться от прикосновения, и резко внутрь под хриплую музыку вкрадчивых обещаний персонального ада. Сжаться в предвкушении, ощущая внутри его палец и громко застонать, закатывая в изнеможении глаза, когда резко сделал несколько толчков.
– Сожрать тебя хочу, ЧирЕклы, не только сжечь, а сожрать. Вкус твой на губах чувствовать.
Врывается в мое тело сильно, быстро. Не дразнит уже, а берет.
–Хочу, – насаживаясь на его пальцы и потираясь болезненными сосками о его ладони, – сожги…хочу плакать для тебя и гореть…пожалуйста.
– Так плачь, птичка. Громко плачь.
И он не останавливается. Хочет насытиться первыми судорогами, а я чувствую, как сжимается все в низу живота, как тесно обхватываю его пальцы изнутри первыми спазмами, пока с криком не срываюсь в бездну, откинув голову назад, стиснув его запястье, сильно сокращаясь. Слишком быстро и яростно. От голода и изнеможения. От отчаянного страха за него и от бессилия собственного, от нежелания больше сопротивляться. Все ещё вздрагивая, чувствую. Как переворачивает на живот. Это предвкушение, пока наклоняет вниз, подтягивая за бедра к себе, тяжелое дыхание и ожидание первого толчка после мягкого прикосновения языка к безумно чувствительной плоти. Резко. На всю длину. И от его крика свело низ живота ещё одной судорогой возбуждения. Без паузы, набирая бешеные темп. Глубоко и сильно. Так сильно,
