бы в супермаркете. С ворованным бухлом едем подальше из города, на Ваннзе, а там гуляем и оттягиваемся по полной.
Кажется, мы с ней пьем впервые в жизни. Наверно, тогда просто пришла весна, защекотало не греющее, но смеющееся солнце и снесло нам крышу. Мы молоденькие-красивенькие этакой подростковой, слепяще-яркой весенней красотой, от которой слепит глаза и заболевают головы у всех от зеленых пацанов до взрослых мужиков в возрасте. И нам так весело, что это видно за три версты, и слышно тоже. Наш «оттяг» пытаются стрелять у нас какие-то пацаны, такие же, как мы, прогульщики и тоже без вариантов затариться легально. А мы не жадные — делимся, знакомимся, флиртуем и угораем с теми пацанами, врем им, что сами тоже «из Марцана» и в таком составе гуляем парочками на Ваннзе.
Когда тот сумасшедший мартовский день близится к концу, мы с Каро, с непривычки окосев, делаем вид, что подрываемся ехать с теми пацанами догуливать у них в Марцане, а сами в последний момент выпрыгиваем из метро, машем ручкой им на прощанье, бросаем воздушные поцелуйчики и дико и развязно хохочем вслед уехавшему поезду.
Было это за каких-то пару недель до Михи и наших с Каро страстей по нему, которые, как видно, и взбурлили на буйной почве этих похождений. Затем уж больше ничего подобного не повторялось.
Вспоминаю — и сейчас мне нечего ответить на ее:
и выпустят меня отсюда, по-видимому, не скоро
Тогда-то, в пятнадцать я, сама израдно поддатая, кое-как привезла ее потом домой. Дома ее после тех двух «пол банок» тошнило до отключки, даже до галлюцинаций каких-то. Я уже скорую ей набирала, когда она пришла в себя. Потом Каро закрылась у себя в комнате, а я выбрехивала ее перед предками — совсем разболелась ваша дочь, мол. Они лишь благодарили, что пробыла с ней.
Теперь спрашиваю только:
В Италии новые ужесточения?
Она: А ты не знаешь?
Я: Нет.
Она: Кати, ты совсем выпала из жизни. У тебя что, сейчас кто-то есть?
Вообще-то, на стеб по поводу выпадания из жизни я никогда не ведусь. С другой стороны, сейчас мой «кто-то» настолько неопровержимо существует в моей жизни, моей квартире, моем распорядке дня и — со сладкой, волнительной закономерностью — даже где-то у меня внутри, — что замалчивать его значит врать напропалую. Правда, сейчас как раз кажется, что, не будь у меня телевизора, вероятность, что этот «кто-то» согласился бы у меня поселиться, составила бы фифти-на-фифти, а то и меньше.
И еще: когда он вернулся, то будто что-то во мне переключил, и вот я больше не испытываю потребности шифроваться ни перед собой, ни перед миром. Да, я живу с мужчиной и зовут его Рик.
Разве не читала я, что, якобы, замечено у «звезд»: сначала новые отношения тщательно скрываются, затем аккуратно «не афишируются», но потом приходит время, и их выставляют напоказ, хвалятся, чтобы видели все.
Уподобившись ВИП-персоне, рапортую Каро:
Да.
Но это же не Миха??? — истерит-пишет она.
Опоздала, думаю — и слава Богу.
Нет. Его зовут Рик. Мы начали встречаться еще до Нового Года.
Она: Так чего ты мне плакалась, что под Новый Год одна осталась, застряла, встречать тебе не с кем?
Терпеть не могу баб, которые ни за что не порадуются за других, потому что не в состоянии радоваться за себя. Их так тошнит от чужих россказней про счастье и благополучие, что они начинают приумножать выдуманные — чужие же — проблемы и неурядицы, тайком надеясь, что «номен эст омен» и окошко Овертона никто не отменял. Терпеть не могу.
Но я же говорю, по отношению к Каро во мне чуть ли не с самых школьных лет установилось ощущение некоего морального и психологического превосходства, а значит, и терпимости.
Подобная позиция позволяет терпеть ее гонево и все равно считать ее своей лучшей подругой. Во-первых, я старше чуть ли не на год, поэтому и умнее, и по жизни самодостаточнее. Во-вторых, никакой ее бред не в состоянии вывести меня из равновесия, хоть я и a) не плакалась, b) не застревала и одна не оставалась, c) встречать мне почти было с кем — чем мама хуже каких-то там мужиков? В-третьих, друзей, кроме нее, у меня почти нет, а ее я знаю с пятого класса. Нет, мы давно уже не те «сестры», однако воспоминания о тех незапамятных, до-михинских временах чрезвычайно помогают не зацикливаться на очередном ее заскоке.
Вот я и не ведусь на ее туфту — хочет погнать, пусть гонит. Вкратце обрисовываю, что на Новый Год Рику нужно было уехать. Нахожу в себе силы, вернее, их даже искать особо не приходится, чтобы поведать, что до Нового Года у нас были «отношения без обязательств», затем мы решили съехаться и теперь живем вместе. Пишу об этом нейтрально, не впадая ни в романтику, ни в драматизм. Затем говорю себе, что Каро, итит-ее-мать, уже большая и если мне чего-то постоянно и не договаривает, то я перед ней шифроваться не обязана — и очень, очень сжато, оперируя одними только безликими и безэмоциональными фактами, рассказываю про меня и Миху.
Срабатывает. В целом Каро воспринимает мои сведения, как некую сводку о погоде, ощутимо успокаивается и изъявляет желание быть представленной моему новому «партнеру», когда закончится «все это», и она снова сможет беспрепятственно «перемещаться из страны в страну».
Каро «задабривается» настолько, что даже забывает поинтересоваться, где «он» работает. «Где работает» — признаться, ответ на этот вопрос достаточно заковырист. Тут мне теперь есть о чем порассказать, но я рада, что не приходится рассказывать Каро и ломать при этом голову, гадая, о чем говорить, а о чем молчать.
***
Итак, Рик вернулся. Наверно, сам от себя не ожидал.
Начнем с того, что мне нравится новое положение с ним: «мы разговариваем и даже друг другу вопросы задаем».
Что бы там Рик ни «стрельнул» мне своими бесчисленными взглядами в день своего возвращения — положение это устанавливается в доме, частью которого он теперь тоже является. К его оставленным вещам «из коробки» — во
