Но несмотря на его гнев, страха не чувствую. Мне просто неприятно его видеть. Противно и брезгливо.
Потому что слишком явно помню, как он насаживал на себя секретаршу.
Между нами метров пять. Мне кажется, я чувствую запах женских духов. Передергивает от отвращения.
Еще увеличиваю расстояние.
— Собирайся домой, — цедит сквозь зубы.
— Я с тобой жить больше не буду. Мы разводимся.
Мой голос ровный, хотя внутри все далеко не стабильно.
— Люба, прекращай нести чушь!
— Чушь? То, что ты мне изменил, это чушь? Я вас видела! — взрываюсь. Спокойно говорить не получается.
— Она для меня ничего не значит!
— С этого дня я тоже!
— Ты моя жена!
— Только ты об этом забыл, когда охаживал свою секретутку!
— Господи, Боря! — начинаю мерить номер шагами. — Я не понимаю, зачем! Зачем ты влюбил меня в себя? Столько лет добивался, ухаживал, добился и что? В одно мгновение спустить наш брак в унитаз — это твоя цель? — останавливаюсь напротив.
— Люба, не закатывай истерику на пустом месте, — морщится муж.
— Офигеть не встать! Изменять жене с секретаршей — пустое место! Давно ты это практикуешь?
— Прекращай делать мне мозг, Люба! — Борис срывается на рык. — У меня и так проблем выше крыши, еще твоих выкидонов не хватает! Я был в стрессе, мне нужна была разрядка, перезагрузка, а у тебя все по часам, дням, неделям!
— Я хотела от тебя ребенка!
— Я просил тебя подождать! У меня намечалась выгодная сделка, меня кинули на огромные бабки!
— И ты их искал в заднице своей секретарши?!
— Твою мать, Люба, прекращай!
— Не я начала, Боря. Но я закончу. Разводу быть!
Он закрывает глаза, шумно втягивает в себя воздух, пытаясь успокоиться. Меня подкидывает от эмоций. Правда за мной и это придает мне сил.
Борис садится на край кровати. Широко ставит ноги, опирается локтями о бедра, массирует пальцами виски. Я опираюсь спиной о стену. Мне легче от того, что между нами приличная дистанция. Хорошо, что взяла просторный номер.
— Если тебе ТВОЯ измена не повод для развода, то я хочу тебе сообщить кое-что. — Набираю в легкие побольше воздуха. Чувствую, как отливает кровь от лица. Сейчас я сделаю это — шагну в бездну, скажу правду. Лишь бы получить развод и свободу. — Я тоже тебе изменила, Борис. Сегодня. Сразу после того, как увидела вас. Считай, отомстила. Поэтому не вижу смысла сохранять дальше наш брак.
Пусть почувствует хоть толику того, как больно было мне. Если у него остались хоть какие — то чувства ко мне.
Борис криво ухмыляется:
— Что за бред.
— Это правда.
— И… с кем? — снова обводит взглядом номер, теперь более детально.
— С одним из твоих коллег. В лифте.
Он не верит. Конечно, я же всегда в рот ему заглядывала, других не замечала, шорохалась и смущалась, если кто знаки внимания оказывал, особенно в присутствии мужа. Прикасаться к себе не позволяла.
А тут сразу измена.
Фантастика.
Но мне это уже не важно. Я сказала. Все. Совесть моя чиста.
— Ты хотела ЭКО. Завтра же поедем в клинику, будем сдавать все, что надо. Деньги я найду.
— Ты не слышал, что я сказала? Я тебе изменила!
— Я тебе не верю. Ты назло мне это говоришь. Обиделась, я понимаю. Ты не можешь мне изменять. Не смогла бы. Ты любишь меня.
Наивная простота! Едва сдерживаюсь, чтобы не захохотать.
— Уже нет, Борис. Не люблю. И мне больше от тебя ничего не надо. Детей от тебя тоже больше не хочу. Уходи. Твоя секретарша хотела, чтобы я вас увидела, застала на самом пикантном моменте, значит, и родить тебе захочет тоже. Скажи ей, место свободно.
— Я люблю тебя, Люба. Всегда любил и буду любить.
— Странная какая у тебя любовь, — усмехаюсь с сарказмом. — Но это ничего не меняет, Боря. Я. Тебя. Не люблю.
— Дай мне шанс все исправить.
Качаю головой. Не могу. Не смогу сделать вид, что ничего не было. Жить как прежде уже не получится.
Миронов продолжает сидеть. Горбится. На миг мне становится его жаль. Но только на миг.
Тишина в номере такая, что воздух звенит.
Телефон мужа звонит. Эта мелодия стоит на звонок от матери. Потеряла, наверное, сыночка своего драгоценного. Три часа ночи как — никак.
— Да ответь ты уже, — прошу, замечая, что муж не шелохнулся.
Нехотя достает. Заторможенно смотрит на экран, принимает вызов.
— Да? … — слушает, подскакивает на ноги, меняется в лице. — Что? … Когда?…
Рука с телефоном безвольно падает.
— У матери инсульт, — сообщает мне. — Она в больнице. Состояние критическое.
— Это все из-за тебя! — перекосило его лицо. — Она слышала наш телефонный разговор, где ты говорила про секретаршу и развод! Нахрена, Люба?
Свекровь не люблю, но в первую очередь я человек и сострадание мне не чуждо.
Хватаю белье, сарафан, бегу в ванную переодеваться. Уже через пять минут мы спешим вниз, в машину Бориса. Молча и нервно едем по ночному городу. В больницу.
Кусаю губы, переживая за женщину.
Алла Васильевна никогда не жаловалась на здоровье. Всегда была бодрой и желчной.
Несмотря ни на что, я не желаю ей плохого и надеюсь, что все обойдется.
Но в больнице нам говорят, что у нее левосторонний паралич. Жизнь спасли, но прежней она не будет.
Глава 15
— Папа, вставай, надо ломашки найти, — теребит мой нос дочка, шепча на ухо.
— М-м, — мычу. Просыпаться неохота. Нутром чую, что как минимум полчаса до будильника у меня есть. — Какие лохмашки?
— Ломашки. Цветочки такие. Беленькие.
— Где их искать?
Честно пытаюсь проснуться, но все тщетно. Веки словно свинцом налились, а в черепушке еще кисель. Надо ложиться раньше.
— На футболке.
— М-м… — мозг отказывается соображать. Опять проваливаюсь в дрему. Где — то там была моя зеленоглазка. Я не досмотрел.
— Папочка… — жалобно. И как будто спустя час.
— А? Что? — резко выныриваю из сна. — Который час? Черт! Проспали! Тай, ты чего не разбудила?
— Я будила, — сонно хлопает ресничками, — ты не лазбудился.
Будила, да. И уснула сама. Будильник какого — то черта не сработал, или мы его просто не услышали.
Времени — в обрез.
— Давай скорее одеваться, опаздываем, доча.
Вскакиваю. Ничто так не бодрит с утра, как осознание, что проспал и опаздываешь. Плохой пример для дочери и подчиненных.
— Папа, ломашки! — чуть не плачет, сидя на краешке кровати. Маленькая такая, в пижамке с клубничками, лохматая.
Хьюстон, отставить суету, у нас проблема!
Отбрасываю взятую было в руки рубашку, присаживаюсь на корточки перед малышкой.
— Ромашки? — переспрашиваю, чтобы понять правильно ли я расслышал.
— Да, — кивает.
— До вечера подождут твои ромашки?
— Нет. У нас… — морщит лобик, — флешмоб, — старательно выговаривает новое для нее слово.
— Что за флешмоб? По какому поводу?
Почему я не знаю?!
— У нас на площадке ломашки ласцвели, — выразительно машет ручонками с растопыренными пальчиками. — Илина Васильевна сказала, будет праздник, надо всем надеть футболки с ломашками.
— Хороводы вокруг клумбы водить будете?
Пожимает плечиками.
— Почему с вечера не сказала, Тай?
— Я забыла… — шмыгает.
— Забыла, — передразниваю. — Где нам теперь твои ломашки искать?
Футболка с ромашками у нас где — то была, я точно помню. Вопрос — где. После переезда часть вещей еще лежит упакованная, все руки не доходят разобрать и разложить.
Идем искать. Я вскрываю коробки, Таська, выставив попу кверху, вываливает из них вещи прямо на пол.
— Нашла! — визжит и машет синей футболкой с белыми ромашками.
Осматриваю бедлам из тряпок на полу.
— Бардак! Вечером будем убираться!
Пусть не вздумает слинять! Так — то ее косяк, что не предупредила с вечера.
— Маливанна сказала, чтобы дома был полядок, нам нужна любовь.
Они вчера болтали перед сном по телефону.
