надо себя не любить, чтобы уродовать татуировками? С Юлькой одно время сильно ругались по этому поводу: она давно набила две, теперь третью хочет. А я себя бабкой старой чувствую, которая обзывает проститутками всех, кто в короткой юбке. Неприязнь к Алексу возрастает. И имя это сокращённое… Саша и Саша, что мудрить? Серьга в ухе, татуировка, панибратское отношение к команде. Мда, сработаемся ли?
— Итак, Агата, — тянет он, наконец переставая листать папку. — Создание личного бренда, менеджер по продаже рекламы, опыта ноль.
Глаза у него красивые, не отнять. Редко такой цвет в природе встретишь. Не удивлюсь, если линзы. И ресницы чёрные-чёрные, прямые.
— И что же мне с вами делать? — голос низкий, глубокий. — Для девочки на побегушках вы уже не подходите. Да и не солидно перед командой будет.
— Намекаете, что я слишком стара? — усмехаюсь. С ним, видимо, только так и надо разговаривать. Забываем о деловом этикете.
— Заметьте, не я это сказал, — хмыкает он и смыкает пальцы домиком. Длинные пальцы, очень длинные. Касается их губами. Прядь толщиной в несколько волосков сползает по виску, касается ресниц. — Ладно. — Алекс выпрямляется. — Поступим так: есть у нас одна… кхм… шабашка. Ничего сложного, но времени ни у кого нет. Дочка одного важного папки хочет свой блог раскрутить. Таких блогов тысячи, там подписчики стадом туда-сюда кочуют. Пара-тройка постов на заданную тему, там упомянуть её, тут подсу… Стоп. По глазам вижу: не понятно.
Глаза у меня, наверное, как блюдца. Потому что я правда не понимаю.
— Ладно, тогда начнём с азов. Юльча сказала, что вы только со второго сентября сможете выйти. Пока изучите вот это, — в пальцах появляется стикер, исписанный тонким размашистым почерком. — Чтобы в терминах не путаться хотя бы. Освежите в памяти учёбу. Хотя нет, лучше не надо, только хуже будет.
— Так вы меня берёте? — голова кругом.
— Испытательный срок — месяц. Этого будет достаточно, чтобы понять — да или нет.
Он встаёт, я тоже.
— Спасибо, — улыбаюсь робко, но губы сами тянутся в стороны. Он улыбается в ответ. Красиво.
— Пока не за что. — Протягивает руку и я оторопело пожимаю. Его ладонь сухая и крепкая. — Буду ждать второго, Агата. Мы начинаем в десять.
Окрылённая, выхожу из офиса. Жаль, с Юлькой не встретиться — она на другом конце Москвы сейчас. Захожу в лифт, всё ещё не веря, что теперь работаю здесь. Работаю.
Пересекаю холл, продолжая улыбаться. И резко замираю. Не может быть. Не может она здесь быть! Не она это. Видела мельком, а на лица память всегда плохая была. Не могу же я теперь каждой загорелой брюнетки шарахаться. Нервно усмехаюсь и иду на парковку. Пусть хоть вся Москва этими брюнетками наполнится, меня это не волнует.
Марат
Я в ахуе, и это ещё слабо сказано. Удобно, да? Нихуя не удобно! Как глаза Агатины вспомню, отмудохать себя хочется. Раньше думать надо было. И что теперь? Развод? Да нет, Агата не пойдёт на развод. С Лялькой придётся порвать, конечно. Жаль, но жена в этом плане ближе и роднее. С одной стороны, даже хорошо, что Агата наконец узнала. Не раз думал, как мог бы ей рассказать. Понимал: ни хуя. Никогда не скажу. И вот, случилось. После шока приходит облегчение, как груз с плеч свалился. Простит. Должна простить. Всё для этого сделаю, но не отпущу.
Только под угрозой потерять понимаю, как она нужна. И Каринка-любимка. Лялька поймёт, мы с ней о чувствах никогда не говорили. М-да, перевёз поближе…
Ладно, хули сопли на кулак наматывать, надо думать, что делать. Хотел гарем? Получи — распишись. Голова трещит, кажется, прямо сейчас лопнет. Хорошо, что психолога вчера прошёл, сегодня хуй бы мне добро кто дал. Сосредоточиться ни на чём не могу, мысли только об Агате. Первый шок прошёл, как и то самое облегчение. Что дальше? Надо дать Агате время выдохнуть, но надолго не исчезать. Не собираюсь им квартиру снимать, сам уйду. На неделю у Карена перекантуюсь, а там видно будет.
— Реально спалила? — восклицает Карен. Шикаю на него: идём к диспетчерской, народа вокруг дуром. О Ляльке только Карен да Сява, наш стюард, знают. Если до тестя бы дошло… Блядь. Теперь дойдёт. Мужик он жёсткий, прилетит, и прилетит справедливо. Я бы сам за Каринку шею свернул. Хороший пример для дочки. Сука, что ж так хуёво-то?!
— Думаешь, простит? Серьёзно? Ну ты наивный, конечно. — Карен говорит тише. Не глумится, скорее, голосом разума звучит. Кто бы простил на её месте? С силой тру лицо ладонью. Сегодня вечером узнаю свой приговор.
— Не знаю. Надеюсь, простит.
— Я бы не надеялся. А хули ты бздишь вообще? У тебя вторая семья, запасная, есть. Ноги в руки и к Ляльке. Она баба понятливая, примет.
— Я тебе что, шавка — от одного забора к другому бегать? — говорю, а самому смешно. Получается, та самая шавка и есть. Нет, Лялька — это крайний случай, если с Агатой совсем никак. Если она узнает, что Лялька тут… Блядство, что ей вообще известно?! Надо узнать осторожно. Может, шанс всё-таки будет. Один на миллион, но я своё редко упускаю.
Домой возвращаюсь за час, Агата уже тут. Надо поговорить, но по взгляду понимаю: не сейчас. Не в том положении, чтобы спорить или права качать. На кровати лежит серая рубашка, тёмные брюки, синий блейзер — она подобрала. Всегда подбирает, а я привык, не замечаю. Сейчас этот простой жест заботы наполняет лёгкие запахом надежды. Агата ждёт в гостиной, в длинном сером платье, широком, на тонких лямках. В нём кажется хрупкой до невозможности, неправильно возьмёшь — сломаешь. Светлые волосы завязала внизу, на затылке, в ушах жемчужные капли — мой подарок на пятую годовщину свадьбы, на шее такая же капля. Агата нимфой речной кажется. Сглатываю, подхожу к ней.
— Ты вызвал такси? — спрашивает безжизненно. В мою сторону ожидаемо не смотрит. Ладно, мася, я понимаю. Но ты — здесь, рядом, а значит, у меня всё ещё есть шанс.
— Да. Через пять минут будет.
Что ещё сказать? Каринка гуляет с няней. Спросить, как день прошёл? Мы о таком обычно не говорили. Что спрашивать? Как она борщ варила или с дочкой гуляла? А сейчас мне интересно, как прошёл
