– В общем-то, дедушка, все вы предаете этому чрезмерно большое значение. Сотрудничество с немцами в первые дни было вполне понятным делом. Не думаю, чтобы кто-нибудь стал вас слишком винить, особенно в свете того, что произошло позже, – заметил Ги.
На бровастом лице Гийома появилось слегка озадаченное выражение. Он медленно провел пальцами по своим бескровным губам.
– А как же с английским агентом? Как, ты думаешь, воспримут люди этот факт? Тебе известно об английском агенте?
Лицо Ги приняло замкнутый вид.
– Ты имеешь в виду того, с кем у моей матери была любовная связь? Ну да, я могу понять, что это такая вещь, которую ни ты, ни она не хотели бы делать достоянием гласности. И должен признаться, что я был весьма шокирован, что она могла таким образом предать моего отца. Но не думаю, что это стало бы всемирной сенсацией.
– Ги. – Гийом колебался. – Не уверен, что мы говорим об одном и том же. Больше того, я отнюдь не уверен, что твоя мать сказала тебе всю правду.
Ги вспомнил свои прежние подозрения, связанные с отсутствием матери во время его детства.
– Ты имеешь в виду, что было какое-то продолжение? Что немцы не убили его и мать убежала с ним? Господи, неудивительно, что она не сказала мне об этом. Она, наверное, знала, как я к этому отнесусь.
– Все было не так, – медленно произнес Гийом. – Думаю, что мне стоит заполнить некоторые пробелы, Ги. Я, конечно, рад, что ты так чтишь память отца. Но этого нельзя делать за счет уважения к матери. Нет, я не хочу допустить этого. Кэтрин и я, мы не во всем сходились, но я все равно восхищаюсь ею по ряду причин. В частности тем, как она воспитала тебя, превратив твоего отца в икону для тебя, несмотря ни на что.
– Несмотря на то, что она полюбила другого мужчину?
– Нет… несмотря на то, что твой отец сделал ему. – Гийом прямо смотрел на внука, твердо решив изложить всю правду. – Да, твоя мать вступила в любовную связь. Хорошо это или плохо, об этом могут поспорить люди, знающие, как в то время обстояли дела, но я не хочу касаться этого. Достаточно сказать, что в сердце я не держу большой вины на нее. Но твой отец очень винил ее. Он настолько возмутился ею, что выдал этого английского агента немцам… и результатом этой сделки чуть не стала гибель тебя, твоей матери и тети Селестины. Конечно, он не знал, что и ты окажешься там в ту ночь. Но все равно, то, что он сделал, непростительно. Он хотел, чтобы Пола Кертиса поймали и убили, и поэтому выдал его фон Райнгарду. Человека, который приехал сюда и рисковал своей жизнью ради Франции, а твой отец выдал его фон Райнгарду, пошел на поводу у чувства ревности.
Ги побледнел.
– Дедушка… он не мог!
– Сделал. Он сам мне в этом признался. Он чуть не умер от чувства вины. Вина фактически убила его. Когда он не мог уже больше терпеть, он отдал себя в руки фон Райнгарда, потребовал занять место одного из заложников. Да, это был геройский поступок, но он совершил его потому, что не мог больше выносить сознание содеянного им.
– Но почему мама не сказала мне об этом? Почему она позволила мне думать?..
– Она хотела, чтобы ты уважал его, Ги. Что ты и должен делать. Бог видит, мы все люди. Почему твой отец должен отличаться? Но было бы неправильно, если бы ты начал поклоняться ему и недооценивать мать. Она – замечательная женщина. – Он немного помолчал, затем продолжал: – Ты, конечно, как я полагаю, знаешь, что она и сама работала на движение Сопротивления?
– Когда она жила здесь, во Франции?
– Нет, после. Она работала для специального отдела организации «Секретные операции в Европе», собирала информацию, устанавливала контакты, сопровождала тех, кто хочет включиться в эту работу. Думаю, что она была прекрасным работником, англичанка, которая могла сойти за настоящую француженку. В замок она, конечно, ни разу не приехала, но склонен думать, что она приезжала во Францию с различными заданиями, по крайней мере раз шесть. Ты не знал этого?
– Нет. – Вот, значит, почему она так долго отсутствовала, когда он был ребенком. Разговор, что она работала в министерстве в Шотландии, велся для отвода глаз. Знала ли об этом бабушка, которая смотрела за ним? Вряд ли.
Но почему Кэтрин все эти годы продержала это в секрете? Он все еще недоуменно качал головой, но в нем начали подниматься чувства глубочайшего уважения. Она сделала это ради его отца. Все это время он идеализировал своего отца, представляя его героем Сопротивления, хотя на самом деле он был немногим лучше фон Райнгарда. Нет, не так, но все равно…
«Мы все люди, – сказал Гийом». Как он прав! Теперь он, так же, как и Лили, должен изменить свой взгляд на тех, кого он любил. Какая ужасная ирония.
– Да, твоя мать замечательная женщина, – повторил Гийом. – Цени ее, как сокровище, Ги.
– Конечно. – Но теперь, узнав о ней больше, он понял, что, по крайней мере, в последнее время он был к ней не совсем справедлив. Он сразу же исправит это.
– Да… я почти забыл, – неожиданно добавил Гийом. – На твое имя пришло письмо.
– Письмо мне? Сюда? – Это озадачило его, но он слишком был занят своими мыслями, чтобы придать этому большое значение.
– Да, с маркой из карибского района. Когда мы увидели конверт, то обрадовались—подумали, что письмо от тебя… но потом поняли, что оно адресовано тебе.
– Странно. Кто же может написать мне сюда из карибского региона? В «Эр перпетуа» я дал адрес своего постоянного места проживания.
– Вот оно.
Гийом подошел к письменному столу, порылся в бумагах, лежавших там, нашел и подал конверт. Ги взял его, с любопытством разглядывая. Он не знал почерка и не мог себе представить, от кого же это письмо.
Он взял дедушкин нож для разрезания бумаги и, разрезав, открыл конверт, вынул оттуда два листочка и просмотрел их, отыскивая подпись.
Потом он замер, кровь застучала в его висках.
Лили!
– Прости, дедушка. Хочу прочитать это наедине, – сказал он.
– Конечно, Ги, конечно.
Но он практически и не слышал ответа дедушки. Он уже выходил из кабинета.
Лили стояла на веранде, смотрела на мягкие сумерки, упивалась запахами и звуками карибской ночи. Через два дня она навсегда уедет с острова Мандрепора и она хотела бы все окружающее увезти в памяти, запомнив до конца своих дней.
Как странно, думала она, после всех этих ужасных событий у нее наступили спокойные, счастливые дни. Вилла опустела, исчезли все привычные вещи, которые превращали ее в любимый дом, и все же она как будто наполнена призраками прошлого, в каждой комнате слышались отзвуки ее детского смеха, каждый уголок пробуждал у нее воспоминания. Она почти реально ощущала присутствие отца в салоне и в его кабинете, и не измученный предсмертный дух последних недель, а энергичную фигуру человека, каким он когда-то был. Здесь, на веранде, духи ее матери, казалось, смешивались с запахами ночи. Она представлялась ей настолько реальной, что Лили казалось, что если она быстро повернется, то увидит ее сидящей в плетеном кресле, ярко-красными ноготками постукивая по хрустальному бокалу, из которого она отпивает тонкое шампанское, на изящном запястье позвякивают браслеты.
