В следующее же мгновение он стал серьезным. Все они, весь этот проклятый мир был против них. Все, все было направлено на то, чтобы держать в отдалении друг от друга двух людей, которые хотели только одного – быть вместе! Так было с самого начала! И даже сейчас, когда он рассказал своей матери о визите и о том, что он дал ей денег, она посмотрела на него с изумлением и тут же учинила ему форменный допрос, словно он был ребенком.
– Ты был с ней один в доме? С твоей стороны, Пол, это было весьма неразумно. Эта девушка имела на тебя виды.
Весь кипя от злости, он холодно ответил:
– Прости меня, мама, но тебе не стыдно так говорить?
Однако мать, проигнорировав его слова, продолжала настаивать:
– Пол, я реалистка и смотрю на вещи трезво. Ты был завидной партией, и женатый или нет, ты и сейчас просто находка для любой девушки. Давай, как говорит твой отец, выложим все карты на стол, – и она пристально посмотрела ему в глаза.
Ну, ладно, он их выложит на стол! Им, наверняка, не понравится, что они увидят… Внезапно Пол почувствовал печаль, подумав об этом; он никого не хотел обидеть, но на свете есть вещи, от которых ты не должен, не можешь отказываться, несмотря ни на что. И любовь Анны была одной из них.
Он задавался вопросами, строил и отклонял планы, и снова строил… Телефона у нее не было. Письма посылать было слишком рискованно. На мгновение он подумал, что, может быть, Анна сделает первый шаг, но тут же отклонил подобную мысль, понимая, что надеяться на это было бы глупо.
И, однако, необходимо было найти какой-то выход. Проявляя при этом, разумеется, необычайную осторожность. Чтобы причинить, Боже, пожалуйста, минимум боли тем, кого это могло коснуться.
Когда он открыл парадную дверь, Мими ожидала его в холле. На ее лице была, казалось, написана вся мировая скорбь.
– Дорогой, дорогой, даже не знаю, как сказать тебе об этом. Фредди умер.
Вот уже несколько месяцев с того самого дня, как погиб Фредди, Пол после работы периодически навещал Хенни. Идя по знакомому с детства кварталу после того, как сходил с трамвая, он каждый раз поражался тому, как все вокруг изменилось. На улицах, казалось, стало еще больше народа, они выглядели еще более грязными, бедными и шумными. В некоторых старых домах появились на первых этажах убогие магазинчики; другие были полностью отданы под торговлю; грузовики наполняли воздух выхлопными газами и грохотом; бесчисленные дети лавировали постоянно в этом потоке машин. На земле, конечно, были места и похуже, и, однако, всем, кто мог себе такое позволить, следовало бы покинуть данное место. Хенни, несомненно, могла это сделать, но она предпочитала оставаться здесь.
На темной лестнице Пола, как всегда, атаковали со всех сторон запахи международной кухни; здесь явно присутствовал запах итальянского соуса, но также и тошнотворный, сладковатый аромат каких-то специй, определенно индийских.
Хенни открыла дверь. Он поцеловал ее в щеку.
– Как ты, Хенни?
– Не знаю. Продолжаю жить.
Они расположились в тускло освещенной гостиной. У него было чувство, хотя он и не мог его проверить, что в доме давно не убирались. Жалюзи на двойных окнах висели неровно: одно из них было приподнято довольно высоко, пропуская слабый свет, но другое было опущено почти наполовину. Плющ, когда-то ярко-зеленый, сейчас явно умирал.
– О чем ты думаешь? – спросил он мягко, так как Хенни, ничего не говоря, сидела, уставившись в окно на серую стену напротив.
Она слабо улыбнулась.
– Ты действительно хотел бы знать?
– Конечно.
– Я думала о похоронах Фредди. О кладбище и о всех тех, кто был там в тот день. Мне казалось, что тогда я вообще никого и ничего не видела. И, однако, я, похоже, бессознательно все отмечала, потому что я вспоминаю это сейчас. Твоя жена держала тебя за руку, и у меня мелькнула мысль: она думает о том, что и ты мог бы вернуться с фронта в таком состоянии.
Пол поднял обе руки.
– Игра в кости – вот что такое, в сущности, война. Ты стоял здесь, а он там, и он погиб, а ты нет, и наоборот. Случайность, игра. Самая ужасная игра из всех.
– Все так, и это, конечно, ужасно, но здесь ты, по крайней мере, можешь целиком отдаться своему горю, не задавая себе поминутно мучительных вопросов. Но когда я думаю о смерти Фредди, я могу только кричать: – почему? Неужели все это стоило его жизни, Лия? Стоило того, чтобы он решил с ней расстаться?
– Кто может знать это?
Он ума не мог приложить, как ее утешить. Всегда ли жизнь стоит того, чтобы за нее цепляться? Как мог он думать иначе, когда для него, несмотря на все то, что лежало у него на сердце тяжким грузом, будущее рисовалось прекрасным, потому что… потому что он надеялся сделать его таким?.. Нет, это навсегда останется тайной для любого, кто не был на месте Фредди. Можно лишь гадать об этом. Не каждый же, кто страдал так, как Фредди, кончал жизнь самоубийством. Может, в те несколько ужасных секунд, когда он катился вниз по лестнице, Фредди даже пожалел о том, что сделал. Кто мог это знать? Он знал только, что эта бедная женщина, которая сидела сейчас рядом с ним, нуждалась в утешении, и он не мог ей его дать.
– Ты слишком много времени проводишь одна, – произнес он внезапно. – С тобой явно что-то надо делать. – Он решил, наконец, сказать ей то, что давно собирался, но из деликатности все откладывал. – Ты никому не желаешь говорить, что произошло между тобой и Дэном. Это, может быть, что-то совершенно непростительное… но я не могу представить себе, чтобы Дэн сделал что-то подобное.
..Его глупая привычка флиртовать? Да, она может вызвать у женщин раздражение, даже, вероятно, ярость, но вряд ли это достаточная причина для того, чтобы расстаться после стольких лет, прожитых вместе; это был просто недостаток. И Пол невольно задал себе вопрос, а какой у него самый серьезный недостаток; абсолютное, доходящее до безрассудства, преклонение перед прекрасным или его склонность пытаться всегда как-то оправдать поступки других людей и свои собственные?..
Хэнни ничего не ответила на его слова, и он повторил:
– Не могу представить себе, чтобы Дэн сделал что-то непростительное.
В первый раз в жизни он увидел на лице Хенни холодное, замкнутое выражение.
– Прости меня, – сказал он.
– И ты тоже, – она бросила на него виноватый взгляд. – Ты так всегда беспокоишься обо мне… Но как ты сам?
Совершенно неожиданно для себя он произнес:
– Я видел Анну.
– Анну? Как это? Что случилось?
– Ничего… У нее ребенок.
Ему хотелось, чтобы Хенни спросила еще что-нибудь. Хотя он сам толком не знал, что бы ей ответил, во всяком случае, он не сказал бы ей всей правды, так как он еще был не готов к каким бы то ни было признаниям. Возможно, ему просто хотелось еще раз услышать и сказать самому имя Анны.
