Ознакомительная версия.
Алексей вел себя, как обычно – вот он уж точно пал жертвой наваждения! Мы, как всегда, перебрасывались какими-то ничего не значащими шуточками, и между нами снова довольно быстро восстановилось прежнее деловое приятное взаимопонимание.
После обеда Евгений уехал, но неожиданно в офисе появился Гришин, и со словами: «Не ждали? А я вот решил снова заняться бизнесом!» опять занял свой кабинет. Мне это очень, очень не понравилось. Тем более, что пришлось снова выполнять его поручения – искать другой кабинет для Алексея, потому что Гришин намеревался снова воцариться в компании. Он тут же развил кипучую деятельность, возмущался, что «все идет не так», и требовал от всех отделов полного отчета за предыдущий год.
Машка вытащила меня на перекур в зимний сад на крыше нашего офисного центра. Хоть я и не курю, но зимний сад люблю. Тем более, в нем такая мощная система кондиционирования, что любой дым рассеивается почти моментально. Я сварила кофе, мы взяли чашки и поднялись на один этаж по лестнице. Едва пристроившись на скамейке под большой пальмой, Маша нервно закурила и начала изливать душу:
– Представляешь, этот Константин заставил меня поднимать все архивы. Почему меня? Есть же отдел кадров! Это не моя работа, вообще. Я институт управления закончила, между прочим!
– А что именно вы ищете? – осторожно поинтересовалась я, отпив свой остывающий кофе. Все-таки, температура в зимнем саду была низковата. Как бы наши пальмы не позамерзали.
– Да какую-то ерунду двадцатилетней давности, – отмахнулась рукой Маша. – У нас, оказывается, все бухгалтерские книги хранятся в кладовке со времен царя Гороха. Ну, то есть с момента основания фирмы.
– А почему не в бухгалтерии? – недоуменно спросила я. – И вообще, почему не бухгалтерия этим занимается?
– Да черт его знает! Он вообще сказал, чтобы я помалкивала. Что нужно ему принести все книги за девяносто пятый – девяносто седьмой годы. Сам бы и рылся в своей кладовой!
– Почему, кстати, сам их не ищет? Если они так важны? – продолжала недоумевать я.
– Почему, почему! Ты же знаешь нашего Костю! У него страсть к аккуратности на грани патологии. Думаю, психиатрам тут есть над чем поработать… А ты в кладовке архивной была?
– Была. Я сама документы в архивы и складываю, – уверенно сказала я. – Вроде все там в порядке было, когда последний раз заглядывала.
– Ты про комнату рядом с серверной? Так это не тот архив. Рядом с серверной – архив с двухтысячного года. А за бытовкой, – где уборщицы хранят свои принадлежности, химию всякую, – есть еще одна комнатка, без окон, без дверей. Не, ну с дверью, конечно. Там всякое барахло кучей свалено, даже не представляю, кто такое устроил! Наверное, старый завхоз во время переезда в двухтысячном!
– Маша, не отвлекайся на завхоза, он давно уволился, – давай ближе к кладовке, – попыталась я вернуть Маше нить беседы.
– Ну да, как же, уволился, – наверняка из-за запоев выгнали! Ну так вот, среди сломанных стульев, древних мониторов размером с холодильник и прочей рухляди есть несколько больших мешков с бумагами. Там все подряд – договора, доверенности, расписки какие-то дурацкие, акты, налоговые… И среди всего этого хлама мне надо найти чертовы бухгалтерские книги. Ты не представляешь, как там пыльно! – пожаловалась Маша.
– А знаешь, что? Давай я тебе помогу, – предложила подруге.
– Да нет, я сама. Костя меня прибьет, если узнает, что я кому-то рассказала.
– И откуда же он узнает, по-твоему? – хмыкнула я. – Он хоть и создает теперь видимость кипучей деятельности, но обеденный перерыв у него всегда длится часа три. Вот в этот перерыв мы все и сделаем!
– Правда? – Маша явно колебалась. Ей не хотелось и дальше в гордом одиночестве дышать пылью в унылой кладовке.
– Конечно, правда! – заверила я подругу.
Меня даже не мучили угрызения совести, что я подругу, по сути, обманываю. Потому что обязательно об этом скажу одному человеку – Жене. Я сопоставила рассказ Ирины Николаевны с электронным письмом про швеллер и внезапным трудовым рвением Гришина. А затем и пропажу третьего партнера, неведомого Мити, с тайными поисками архивной бухгалтерии. Хотя никаких выводов сделать пока не могла, но четко понимала, что дело нечисто. Очень, очень нечисто. А значит – слишком серьезное, чтобы не рассказать о нем Евгению.
Где-то в 13–10, когда коллеги уже разошлись на перерыв, я пробралась в кладовку. Правда, все равно следила, чтобы меня никто не увидел, и присоединилась к подруге. Она была рада пожертвовать даже обедом, чтобы только поскорее разобраться с бумагами.
В кладовке на самом деле царил поразительный беспорядок. Не хватало только живописной паутины по углам и пауков размером с кулак. А так все напоминало декорацию к какому-нибудь леденящему душу триллеру типа «Восставшие зомби из кладовки». В одном из мешков я даже нашла тряпичного клоуна без одного глаза. Жуть. Наверное, кто-то из сотрудников в спешке переезда случайно бросил к бумагам детскую игрушку. Мы с Машкой немного повеселились, пугая друг друга клоуном, и продолжили наш скорбный труд.
– Ура! Нашла! За девяносто шестой год, – радостно вскрикнула Маша. Но за остальные годы, вопреки нашим ожиданиям, книг в этом мешке не было. Пришлось рыться дальше, пока, наконец, не нашлись они все.
Теперь мне предстояло как-то выпросить у Маши разрешение, чтобы книги я передала Гришину сама. И как я это сделаю, учитывая Машкино патологически развитое чувство ответственности? Да еще страх перед неприятным Гришиным?
Тут мой взгляд упал на валяющиеся на пыльной полке баночки с чернилами для струйных принтеров – были когда-то такие. Коварное решение созрело мгновенно. Я мысленно произнесла: «Прости, дорогая Маша, я куплю тебе новую блузку!!!». Потом подошла к полке и принялась рассматривать баночки, словно видела их впервые.
– Маш, не знаешь, что это?
– Понятия не имею, – Маша приблизилась ко мне на необходимое расстояние и тоже начала разглядывать упаковки, пытаясь прочесть мелкие надписи на этикетке.
Я быстро открыла одну из баночек и нарочито неловко повернула ее в сторону Машки. Мы закричали одновременно:
– Бли-и-и-ин, моя блузка! – раздался отчаянный, полный горечи и страдания вопль подруги.
– Простии-и-и-и! – такой же громкий, но с плохо скрываемой радостью, мой.
Потом мы некоторое время молча смотрели, как на белоснежной Машкиной блузке, прямо на самом центральном месте – на груди – расползалось ярко-голубое пятно краски.
Ознакомительная версия.
