Верочка слушала внимательно, не перебивала, только лицо у нее становилось все более испуганным. Глаза стали большие и круглые, губы задрожали, брови поднялись домиком… Ну прямо вот-вот заплачет! Максим даже пожалел о своей откровенности.
— Ну что ты так расстроилась, глупенькая? Это же просто стечение обстоятельств! Роман вот только жалко. Но я все равно придумаю что-нибудь, не волнуйся. Будет тебе Греция, ты только подожди немного.
— Да бог с ней, с Грецией! — отмахнулась Верочка. — Не очень-то и хотелось. Знаешь, я боюсь за тебя в последнее время.
— Чего за меня бояться? — удивился Максим. — Я же не олигарх! Не нефтяной магнат, не политик, даже не главарь преступного сообщества. Денег больших у меня нет, взять нечего, кроме анализов, к тому же весь из себя такой законопослушный, что аж самому противно. Кому я нужен? Это у тебя, милая моя, фантазия разыгралась, скоро в соавторы приглашать придется!
— Нет. — Верочка упрямо сжала губы. Максим даже удивился, он никогда раньше не видел ее такой. — Ты, конечно, не олигарх. Ты — писатель. Ты мир изменить можешь, а они — нет, как бы ни старались.
— Ну, ты и загнула! — Максим рассмеялся. Нет, конечно, это очень даже льстит самолюбию, когда молодая и красивая (а главное — любимая!) женщина столь высокого мнения о твоей персоне. Но чтобы мир изменить — это, пожалуй, чересчур!
— Да, и нечего смеяться! — Верочка упрямо сжала губы. — «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…»[2] Умный человек сказал, между прочим, жаль, не помню, кто именно. Если ты можешь придумать свой мир, что же тебе мешает изменить этот? Или он уже меняется — а ты пока об этом не знаешь?
В полумраке строгое, сосредоточенное лицо Верочки выглядело странным, почти незнакомым. Игра света и тени резче обозначила высокие скулы, большие карие глаза таинственно блестели в полумраке, распушенные длинные волосы волной падали на плечи. Ну прямо пифия! Максим даже поежился от странного ощущения — как будто устами его подруги, с которой он спал несчетное количество раз, чье лицо и тело давно знал, как свое, с ним говорило нечто совершенно новое и неожиданное, что так резко и грубо, незвано-непрошено, ворвалось в его жизнь.
Наташа пришла домой усталая. Длинный жаркий день, привычная суета в офисе и беготня по магазинам утомили ее.
Почему-то Малыш не встретил ее в прихожей, как обычно, а так и остался лежать на своем любимом месте возле балконной двери. Только голову поднял, навострил уши и смотрел на нее в упор совершенно человеческим взглядом. Как будто сказать что-то хотел — и не мог…
Наташа бросила свои пакеты прямо в прихожей, скинула туфли и подошла к собаке.
— Ну что, мой хороший, соскучился? Бросили тебя на целый день? Ничего, сейчас я тебя покормлю, а потом гулять пойдем…
Пес пару раз лениво вильнул хвостом, даже на волшебный глагол «гулять» никак не прореагировал.
— Эй, ты не заболел, а? Нет, нос вроде холодный. Жарко тебе, бедненький? Ладно, пойдем, кушать дам…
Малыш нехотя поднялся и лениво затрусил на кухню. Наташа высыпала ему в миску изрядную порцию сухого корма из пакета. Каши бы с мясом сварить, конечно, так ведь некогда же! Пес важно обнюхал содержимое миски и не торопясь, с достоинством, принялся за еду. Наташа грустно посмотрела на коробку мюсли. Такой же сухой корм, только человеческий! Хоть и пишут в женских журналах, что это — здоровое питание, а вечером вообще лучше бы не есть, но под ложечкой-то все равно сосет!
Так, что там у нас в холодильнике? Сыр, масло, яйца! Даже ветчина — нежная, светло-розовая и соблазнительная, как смертный грех. Наташа вспомнила, как заходила в магазин вечером в пятницу, после работы. Покупка вкусных, но непозволительно калорийных деликатесов была в какой-то степени актом суеверия, вроде заклинания дождя — а вдруг Максим придет? Надо же, всего три дня прошло, а сколько изменилось!
Наташа со вздохом посмотрела на еду. Как говорится, и хочется, и колется, и маменька не велит… Но с другой стороны, если подумать, так ли уж важно, какой у нее объем талии? Она же не модель, не актриса и не телеведущая. Наташа решительно поставила коробку с мюсли обратно в шкаф, щелкнула кнопкой электрочайника и принялась сооружать себе любимый бутерброд с ветчиной и сыром, а сверху — ломтик помидора и майонеза чуть-чуть…
Мм! Хорошо! Сразу на душе полегчало. Удивительно, как меняется настроение из-за такой вроде бы мелочи, как еда.
Хотя, если разобраться, не в ней дело. После выходных на Лехиной даче Наташа чувствовала себя обновленной и радостной, как будто старую кожу сбросила. Теперь даже странно было вспоминать себя прежнюю — ну не глупо ли так ревновать? Максим ведь все-таки ее брат, а не муж.
Наташа улыбнулась. Все-таки верно говорят: все хорошо, что хорошо кончается. У нее еще полно дел. Завтра она возьмет отпуск на работе (с этим-то проблем, скорее всего, не будет!), потом позвонит Светке насчет обещанного «горящего» тура, а сейчас можно заняться приятными хлопотами — определиться, что взять с собой в дорогу. Вещи надо бы пересмотреть — что постирать, что погладить…
Пес уже дохрумкал свой корм и сел возле нее, выразительно поскуливая и заглядывая в глаза: мол, совесть иметь надо, хозяйка!
— Малыш, ты подожди, ладно? Сейчас пойдем.
Наташа, напевая, распахнула створки платяного шкафа. Ага, значит, халатик, джинсы, шорты, белье… Она с сомнением посмотрела на шелковое нарядное платье. Может, и пригодится, конечно, но ведь помнется в чемодане! А вот новый, только что купленный брючный костюм — другое дело. Для прогулок по городу — замечательная вещь, легкая и удобная, и в то же время элегантная.
Что еще? Ах да! Замечательный топик с открытой спиной. Куда он только подевался? «Кажется, этим летом я его еще не надевала — все случая не было…» Наташа перерыла весь шкаф в поисках запропастившейся одежки, но злосчастный топик как в воду канул. Наташа все перекладывала, пересматривала вещи, как будто найти его было жизненно важным делом, когда у нее в руках вдруг оказался предмет, которого здесь быть никак не могло… И не должно быть.
Хорошее настроение мигом испарилось. Наташа стояла перед раскрытым шкафом, тупо глядя на прямоугольный, аккуратно сложенный кусок белой бязи. Вроде простынки, только намного меньше. «Пеленки» — кажется, так называли их там, в больнице, хотя никаких орущих крошек в них никто пеленать не собирался. Напротив — делали все, чтобы их не было… Вот и штамп в углу «Городская больница № 56». И пониже — «Отделение гинекологии».
Она пыталась отбросить его в сторону — и не могла почему-то. Наташе вдруг стало так страшно, как никогда в жизни. Как человек, идущий по обледеневшей дороге зимой, поскользнувшись, теряет равновесие и в последний момент совершает беспорядочные движения, чтобы не упасть (мама когда-то говорила «за воздух хватается»), так ее рассудок теперь лихорадочно искал хоть какой-нибудь опоры. Больше всего пугала необъяснимость происходящего. Ну как мог попасть сюда этот проклятый кусок ткани? Ведь столько времени прошло…
