– Мама, ты же учитель, – спокойно заметил Антон. – Объясни, пожалуйста, своему внуку, что слово «дурак» – мужского рода.
– Твои шутки, Антон, плохо кончатся, – заявила Мария Петровна, повернулась и гордо подняв голову, ушла к себе.
Гришка запрыгнул на диван, потом прижался крепко ко мне, зарылся мордочкой в плед.
– Гришаня, маме и так плохо, – погладила я беленькую пушистую головку, – а ты еще обижаешь бабушку.
– Но тебя же я не обижаю…
– Все равно. Я болею, когда ты кого-нибудь обижаешь.
– Не взращивай у ребенка комплекс вины, – строго сказал Антон, – Лучше просто дай ему по попе, чтобы больше не говорил глупостей.
– Я не могу.
– Из чадолюбивых соображений?
– Бог с тобой, из соображений собственного бессилия. Я болею, Антон. Мне плохо. У меня на груди сидит толстая жаба и давит… Изнутри…
– Так, так… – Муж деловито посмотрел на меня, как будто пытаясь разглядеть жабу. – Тебе нужно поставить горчичники. А ты знаешь, кто самый лучший ставильщик горчичников в мире? Правильно, это я.
– Ура! – запрыгал Гришка, хлопая в ладоши. – Будем ставить маме горчичники.
– Лучше добейте сразу… – простонала я.
– Зачем же сразу… – уклончиво сказал муж, выдвигая ящик с лекарствами.
Был период в жизни маленького Антоши, когда он хотел стать врачом. Эту тайну поведала мне свекровь, когда я только появилась в их доме, тихая и покорная, и еще слушала весь бред, который она мне воодушевленно несла.
Время от времени в Антоне пробуждается несостоявшийся доктор, и тогда возникает реальная угроза здоровью и спокойствию окружающих. Вот и сейчас, закатав мне, отчаянно кашляющей и, похоже, температурящей, майку на шею, муж стал внимательно изучать горчичники.
– Какие-то они странные, – сообщил Антон.
– Нормальные, – прошептала я больным горлом, – это новомодные, с них горчица не сыплется.
– А они подействуют?
– Дорогой, мне холодно.
– Их запаковали с обеих сторон в бумагу…
– Антон, у меня спина гусиной кожей пошла!
– Извини. – И ушел наливать воду. Оказывается, мисочка с теплой водой еще не была подготовлена. Вернулся минут через пять, за это время Гришка успел поиграть в хирурга, чертя мне на спине геометрические фигуры игрушечным пластмассовым ножом.
– Ну и какой стороной их ставить? – спросил муж, усевшись рядом.
– Ставь какой-нибудь побыстрее. Я тут дуба дам!
Мокрый горчичник холодной блямбой впился мне под лопатку. Я ойкнула.
– Холодно? А я попробовал воду пальцем, вроде нормальная… – удивился муж.
– Уйди со своими пальцами! Поставь чайник!
– Уйди пальцами! – немедленно повторил Гришка.
– Ну что вы сегодня все такие нервные, – обиделся Антон и удалился на кухню греть воду.
Я лежала с голой спиной, чувствуя, как мокрый горчичник, словно упырь, присасывается все сильнее и сильнее, а тяжелая холодная капля устремляется вниз, оставляя за собой ледяную дорожку на моем несчастном теле. Как хорошо, что Антон не стал врачом. Сколько жизней он спас, сколько здоровья человеческого сохранил!
Наконец муж вернулся с банкой теплой воды и с энтузиазмом приступил к процедуре. Нашлепал мне мокрых горчичников, укутал в плед и согнал с дивана Гришку, который намеревался разыграть жестокую битву с воображаемым противником непосредственно на моей спине.
Дожидаясь чудодейственного выздоровления, я вспоминала, как после школы провалила вступительные экзамены в университет на факультет журналистики и тетка пристроила меня работать в архиве стационара скорой помощи в Подмосковье. Цель была проста – чтоб ребенок не болтался на улице, а год усердно готовился к новому рывку за знаниями. С тех пор я умею разбирать почерки врачей, а это дело очень непростое.
Ко мне в архив бегал ординатор первого хирургического отделения. Коротко стриженный юноша с широкими скулами, по фамилии Гайдамаченко. Я тогда была глубокой девушкой, а он, поганец, отпускал врачебные шутки и норовил щипнуть меня за задницу. Сижу, бывало, склонившись над очередной разваливающейся историей чьего-то холецистита, стараясь угадать, что ж там сделали в конце концов – резекцию или инъекцию, и вдруг… между пыльных стеллажей с историями человеческих страданий возникает статный Гайдамаченко. Появлялся он бесшумно, в операционных бахилах, клал мне узловатые пальцы со стрижеными ногтями на плечи. Я вздрагивала, аж подпрыгивала русая коса, натурально до пояса, а Гайдамаченко нагло ухмылялся и прилаживался целоваться.
Мою честь, как правило, спасал заведующий реанимацией доктор Лившиц, искавший сестру-хозяйку, которая не давала ему обещанного спирту, и зычным басом отпускавший двусмысленные шутки в наш адрес. Гайдамаченко был еще мальчишкой, поэтому краснел и убегал в первую хирургию на обход.
А потом Гайдамаченко отбила грудастая медсестричка из оперблока. Эх, не судьба!
Раздался телефонный звонок. Антон, поздоровавшись, передал трубку мне. Звонила Надюха, моя бывшая коллега по журналу «Фикусы».
– Машка, ты работу ищешь? Срочно кидай мне на почту резюме. Срочно! У нас в журнале «Галя» вакантно место редактора.
– Что за «Галя»?
– Да какая разница! Ты, главное, не тяни. Я уже про тебя сказала, так что завтра с утра дуй в редакцию. И веди себя поприличней, не говори лишнего.
– Антон, – сказала я мужу, положив трубку, – внутренний голос говорит мне, что я нашла работу.
– Внутренний? – переспросил муж, вновь углубившийся в телевизор. – Это он звонил?
Редакция дамского еженедельника «Галя» квартировала в большом офисном здании практически в центре Москвы. Охранник долго и придирчиво изучал мой паспорт.
– Вы к кому? – хмуро осведомился он.
– Я на собеседование, к Сусанне Ивановне.
– А, в «Галю»? – сочувственно покачал головой охранник. – Если курите – не признавайтесь.
На третьем этаже лифт застрял. В кабинке кроме меня оказались замурованы толстая тетка с полосатой сумкой на колесиках – такие обычно покупают журналы оптом в редакциях, а потом продают их у метро – и высокий бритый юноша, с почти голым черепом.
Тетка сразу стала возмущаться, давить серым пальцем аварийную кнопку с колокольчиком и стучать в металлическую обшивку лифта.
– Суки какие… Вот суки какие… – ругалась она. – Деньги какие берут, а лифта починить не могут!
– Не шумите, барышня, – спокойно сказал юноша, – больше получаса в этом лифте никто не сидел.
Серые глаза, точеный профиль, легкая небри-тость. Лет двадцать пять, не больше. Скорее всего даже меньше.
– Девушка, а вам на какой? – обратился ко мне юноша. – Вы не к нам случайно?
– Я? Я Галя. Ой, вернее, мне в «Галю», – неожиданно зарделась я на кокетливое «девушка».
