— Я приглашала его к нам, но он отказался. Мне показалось, что его что-то беспокоит. — Лита прижала трубку к груди, задумалась. Рядом суетилась Елена Васильевна. Время поджимало, но, кажется, ни с чем опозданий не будет. Дело за гостями.
— Бросьте, Литочка. Зачем думать над тем, кто и чего недоговорил. У нас есть дела поважнее.
— Вы правы. Сегодня на меня обрушивается лавина информации, к которой я не готова. Кстати, вы знаете, что сын Мартова Иван в ***нске? — Лита увидела, как дрогнули руки Стебловой. Она присела на стул и недоверчиво посмотрела на хозяйку. — Это сказал адвокат, Юрий Семенович Попов, к которому на днях Иван заезжал в офис по каким-то своим делам.
— Ваня в городе? Господи, неужели он не заедет к нам? — ни к кому не обращаясь, спросила Елена Васильевна. Потом спохватилась и с опаской посмотрела на Литу. — Простите, я не знаю, будете ли вы рады такому гостю… Он вырос у меня на глазах. Он и Мила — они мне словно родные.
— Я хотела общаться с ними, но все попытки к сближению ничего не дали. Они не приехали даже на похороны своего отца. Теперь для меня это несуществующая проблема. Я им ничего не должна, они — мне.
Стеблова никак не прокомментировала услышанное. Конечно, она не могла вычеркнуть из памяти годы, проведенные с первой семьей Георгия Ивановича. Ей часто снилась Светлана, Ванечка и Мила. Только сны постоянно рисовали картины далекого прошлого и ни разу не приоткрывали завесу над будущим. Дети оставались то маленькими, то выглядели как-то нереально. Это пугало Стеблову и заставляло просыпаться среди ночи с неприятным чувством. Она подходила к окну и, как в детстве, шептала: «Куда ночь, туда и сон». Она повторяла эту фразу три раза быстро-быстро, и на душе становилось спокойнее. Теперь встреча с Иваном могла стать явью. Стеблова очень хотела увидеть его. Обнять, посмотреть, как он вырос, ведь он уже совсем взрослый мужчина. Ему тридцать шесть. Интересно, женат или нет? Поддерживает ли отношения с Милой? Последнее время они совсем забыли о своей Еленочке. Так, подражая отцу, они всегда обращались к ней. Оба знали, что она осталась работать у Литы. Она писала им об этом, признавшись, что была готова покинуть этот дом. Но на деле такое совершить гораздо труднее, чем в мыслях. Уйти — означало оторвать частицу себя, ампутировать без наркоза. И Стеблова осталась, цепляясь за протянутую Литой ниточку. Елена Васильевна писала Миле, что Аэлита — удивительная женщина. Давала понять, что и ей поначалу приходили в голову мысли о молодой пройдохе, которая скрывает корыстные намерения. Но она ошиблась и была этому несказанно рада.
Елена Васильевна последний раз написала Ивану и Миле, когда родился Жорка. Ей так хотелось, чтобы это событие сблизило, воссоединило семью. Лучшего повода, при желании, и быть не могло. Но в ответ она не получила ни строчки, и это молчание длилось уже больше года. Прекратились даже сухие поздравления с днем рождения и Новым годом. Стеблова поняла, что в той далекой, самостоятельной жизни детям Мартова нет дела до того, что происходит здесь с нею, с домом, где они росли, с их маленьким братом, наконец.
— О чем вы задумались, Елена Васильевна? — прервала поток ее мыслей Мартова.
— К пятидесяти годам, поверьте, каждому есть что вспомнить, — уходя от прямого ответа, сказала Стеблова.
— Ладно вам, честное слово. Теперь у вас в голове только и будет крутиться «приедет — не приедет, позвонит — не позвонит».
— Вы правы. Я ведь все эти годы не теряла надежд на то, что вы все-таки найдете общий язык. Люди слишком усложняют ситуации, загоняют себя в тупик. На самом деле все гораздо проще. Наверное, это понимаешь, прожив слишком много лет.
— Каждый ищет в жизни свой путь. Моя совесть чиста, я искренне хотела наладить отношения с молодым поколением Мартовых. Я стремилась к этому только потому, что понимала, как приятно будет их отцу. Я хотела жить одной дружной семьей. Им же на это было наплевать. Даже получив свою долю наследства, они не соизволили изменить своего отношения. Они ведь переживали из-за денег — они их получили.
— Не говорите так, прошу вас. Они не из-за денег, поверьте. Дети восприняли появление в доме новой хозяйки как предательство по отношению к их матери. — Стеблова не заметила, что давно мнет в руках накрахмаленные салфетки. — Вы многого не знаете, все непросто.
— Сегодня все сговорились повторять эту магическую фразу. Попов, вы — все знают ровно столько, чтобы разбираться в сложившейся ситуации. Одна я чего-то не знаю. Чего, Елена Васильевна? Чего такого важного, эпохального я не знаю, черт возьми?! — Лита оперлась на обеденный стол. Ее щеки раскраснелись, дыхание сбивалось. Она нервно покусывала губы и всем своим видом давала понять, что хочет поставить точку в неприятном для нее разговоре.
— Лита, сегодня не самое удачное время для такой беседы. Я ничего особенного не подразумевала. Как в любой семье, и у Георгия Ивановича со Светланой Владимировной было немало трений. Это была очень своеобразная пара. Пожалуй, вместе их держало что угодно, только не любовь. Поверьте, за долгие десятилетия семейной жизни Светлана не получила и сотой доли того внимания, любви, нежности, которыми окружил вас Георгий Иванович. Для нее же он был единственным мужчиной. Она столько прощала ему. Она боготворила мужа. Он же считал незыблемым понятие семьи, важным — чувство долга и благодарности. Я не хочу обсуждать личную жизнь этих людей, не должна.
— Не понимаю. Давайте договаривать. Если было так плохо, почему они не разошлись? Я знаю, что Гера испытывал к своей жене чувство благодарности за ее любовь к нему, за детей, которых она ему родила. Он никогда ни разу не изменил ей, участвовал в воспитании сына и дочери. И отсутствие африканских страстей вовсе не означает наличие семейных трудностей. Их это устраивало, я так понимаю.
— Тридцать лет — немалый срок, Аэлита Владимировна. Человека, живущего рядом, знаешь, как себя. Правда, всегда остается частичка, спрятанная от глаз даже самых близких. Весь вопрос в том, что хочет скрыть человек, ставший твоим вторым «я». Именно это все и определяет.
— Мне, например, не хотелось ничего скрывать от Геры. Мы и потянулись друг к другу благодаря нашей открытости, искренности, — недоуменно пожимая плечами, сказала Лита.
— Я поверю, что вам нечего было утаивать, а насчет Георгия Ивановича позвольте усомниться. Его жизнь писалась не только яркими красками. Было слишком много полутонов… — Тут Стеблова заметила, что испортила салфетки и раздосадовано махнула рукой. — Говорю же, что эти разоблачения ни к чему! Литочка, будем готовиться к приему гостей. Простите меня, если я сказала что-то неприятное для вас. На самом деле я очень рада, что именно вы встретились Георгию Ивановичу. Он был счастлив с вами, как никогда в жизни. Три года витания в облаках. Вы стали его крыльями. Честное слово, не стоит ворошить прошлое. У каждого есть свои грешки. Пусть они остаются далеко-о, не отягощая настоящего и будущего.
— Грешки, говорите… Я с первых дней решила не копаться в его прошлом. Вы знаете, в начале нашего знакомства я вдруг подумала, что Мартов может быть каким-то крупным мафиози, представляете? Эта мысль промелькнула, а потом я поняла, что с каждым днем все больше влюбляюсь в красивого, седого, опытного мужчину. Мне стало все равно, чем он занимается. Я была готова закрыть глаза на его самые серьезные промахи. Он был старше, но я никогда не ощущала разницы в возрасте. Иногда мне даже казалось, что я чему-то учу его. Он открывал мне свой мир, я ему свой. Мы многого не успели. — Лита отвернулась к окну, и взгляд сразу же остановился на детской площадке. — Слава богу, что он оставил мне Жорку. Я так благодарна ему за это, что заранее закрываю глаза на все его тайны, проступки, ошибки молодости. И пусть это звучит малодушно…
Голос женщины сорвался, и она заплакала. Прикрывая ладонями лицо, она горько всхлипывала. Стеблова обняла ее за плечи, сама едва сдерживая слезы. Так они и простояли у окна, пока вдалеке на аллее не показалась «мазда». Это Игорь к трем часам привез Владимира Петровича и Киру Сергеевну. Лита быстро шмыгнула к себе в спальню приводить в порядок отекшее от слез лицо. А Елена Васильевна заканчивала приготовления к обеду.
