Я бы не позволила себя сломить.
Но откуда мне это знать? Я верила в себя исключительно благодаря папиной опеке и поддержке. Но я была еще слишком юна. Девятнадцать лет — ничто по сравнению с годами дальнейшей жизни. Жизни, которую возвратил мне этот человек своим самоотверженным поступком.
Чем больше мы шли, тем неизмеримее становился мой долг. Шок уступил место осознанию того, как близко я была к катастрофе. Сейчас я могла бы валяться в том переулке — избитая, истекающая кровью, униженная.
«Но я не там».
Из обыкновенного незнакомца, этот парень превратился в мою броню. В броню, которую я любыми средствами должна вознаградить, потому что восемьдесят долларов — ничто по сравнению с тем, что он для меня сделал.
Пока я над этим раздумывала, мы прошли еще один квартал, мимо закрытых магазинов и случайных пьяных прохожих. Я украдкой поглядывала на своего спутника, сгорая от желания закидать его вопросами и побольше о нем узнать. Поговорить с человеком, которого я только что встретила, но который повлиял на мою жизнь так, как никто другой.
Знал ли он, как я ему благодарна?
Понимал ли, что сделал, защитив меня?
Если он бездомный, я ему помогу.
Если беден — заплачу.
Жизнь за жизнь.
Я не остановлюсь, пока не спасу его также, как он спас меня.
Меня пленил взгляд его темных глаз. В бурных и глубоких озерах суровости и холодного расчета скрывались более нежные эмоции. Мы скользили сквозь редеющую толпу пешеходов, то рядом, то врозь, связанные судьбой и совместно пережитым случаем.
Я ненавидела себя за то, что уже ему солгала. Что скрыла, кто я на самом деле, и не назвала ему свою настоящую должность. Но мне нравилось, что он считал меня какой-нибудь простой секретаршей, живущей в квартире размером с обувную коробку. Нравилось, что он видел во мне нормальную девушку, а не неприкасаемую, как все мальчики из моей школы.
«Мне нравится, как он на меня смотрит».
Как будто он тоже что-то чувствовал. Что-то, чего не мог понять — что-то неопределенное, не связанное ни с сексом, ни с химией. Но благодаря этому мы тянулись друг к другу, ощущая эти летящие от него ко мне искры.
Когда его взгляд стал слишком пристальным, я слегка улыбнулась и опустила голову. Заливший мои щеки румянец выдавал неопытность, но также и открытость по отношению к нему. Если бы я ничего не чувствовала, мне было бы все равно, как он на меня смотрит. Если бы у меня в животе не порхали бабочки, а сердце не выпрыгивало из груди, я бы и не заметила гнетущей тишины, которая с каждой секундой становилась все напряжённее.
Обрадовался ли бы мой отец, узнав, что я нашла…друга?
Перед моим мысленным взором возникло суровое, но беспристрастное лицо отца.
«О, нет!»
Моя рука метнулась к шее, чтобы коснуться сапфировой звезды, которую он мне подарил — звезды, которая делала нас ближе друг к другу. Та, которую он купил мне от всей души.
Её там не было.
Моя шея была абсолютно голой.
«Они ее украли!»
«Я забыла сказать ему, чтобы он ее у них забрал».
Я резко остановилась и, оглянувшись через плечо, скользнула пальцами по обнаженной ключице. Папа меня убьет! Он узнает, что я вышла в город, и меня ограбили, потому что иначе ожерелье бы не исчезло.
«Вот черт».
— Все в порядке? — парень замедлил шаг и, расслабив руки, засунул их в передний карман толстовки.
— Мое ожерелье. Они его забрали.
Незнакомец остановился.
— Какое ожерелье?
— Подарок ко Дню рождения, — я тяжело вздохнула, к глазам уже подступали слезы. — Знаю, что какая-то дурацкая побрякушка мало что для тебя значит, но это дорогая моему сердцу вещь.
Парень расставил ноги, и я снова обратила внимание на то, какой он стройный и быстрый.
— Когда я спросил, взяли ли они еще что-нибудь, ты о нем не вспомнила.
— Знаю! — я принялась нервно теребить волосы. — Я о нем забыла. Все произошло так быстро.
— Если оно так много для тебя значило, ты должна была помнить, — его тон не был ни надменным, ни жестоким, но слова впились в меня, словно осы.
Проглотив скорбь, я выплеснула свой гнев.
— Оно было совсем новым. Мне подарили его сегодня утром.
— И ты уверена, что они его забрали?
— Конечно, уверена, — я резко развернулась и, откинув волосы с шеи, показала красный след от сорванной цепочки. — Видишь?
— Я просил их все вернуть, — лицо незнакомца помрачнело, словно он принял мою потерю близко к сердцу. — Они вернули.
— Знаю…
— Скажи спасибо, что отделалась подаренной на День рождения безделушкой, — он облизнул губы, и в его взгляде блеснуло мрачное раздражение. — Кстати, с Днем рождения.
Незнакомец повернулся и зашагал вперед, то ли ожидая, что я последую за ним, то ли пытаясь отступиться от обещания проводить меня домой.
Конечно, он был прав. Дурацкий драгоценный камень в обмен на спасение жизни? Это небольшая цена. Но, Боже, как же больно было думать о подарке отца — о прекрасной сапфировой звезде — в руках этих мерзавцев. Как они будут ее трогать, засовывать в свои грязные карманы, а потом продадут кому-нибудь, кто никогда не узнает откуда она взялась.
«Папа меня возненавидит».
Чувство вины грызло меня острыми серебряными клыками. Если я расскажу отцу правду о том, что произошло, если у меня хватит смелости признаться, что я ушла, никому не сказав, он меня поймет. Простит.
Но что подумает обо мне этот человек? Он меня спас, а я, вместо того, чтобы радоваться, чуть не разрыдалась из-за пропажи ожерелья ценою в несколько тысяч.
Жизнь дороже какой-то побрякушки. А я уже не глупый ребенок.
Я никогда не была глупым ребенком.
«И не собираюсь становиться им сейчас».
Сорвавшись на бег, я догнала незнакомца и коснулась его предплечья.
— Прости. Тебе могло показаться, что я не благодарна. Что обвиняю тебя в том, что ты не отобрал у них ожерелье, — я облизнула губы. — Это не так. Мне просто жаль, что я им его отдала, но ты прав. Это всего лишь ожерелье.
Парень резко остановился, не сводя глаз с того места, где я его коснулась. Затем с трудом сглотнул.
— Не надо мне ничего объяснять.
— Нет, надо. Я у тебя в долгу. И не хочу, чтобы ты думал, будто я какая-то принцесса.
Он отстранился, поджал губы и оглядел меня с ног до головы.
— Какой по счету День рождения?
Я удивленно моргнула.
— Что?
— Сколько тебе исполнилось?
— О, гм…, — я изо всех сил пыталась уйти от этого вопроса. Не потому, что хотела сохранить в тайне свою личную жизнь, а потому, что он был старше меня.
Незнакомец выглядел лет на двадцать пять, в нем чувствовалась суровость, свойственная людям, ежедневно борющихся за выживание. Он был сильным там, где я была слабой. Мне не раз приходилось сражаться, но только в залах заседаний и на совещаниях, а не на улицах.
Парень вздохнул.
— Я понял. Ты не обязана мне говорить, — он отвернулся и зашагал дальше в своих стертых грязными кроссовками джинсах.
— Нет, подожди, — я побежала за ним. — Я хочу тебе сказать.
Он остановился, и я его догнала, сразу почувствовав себя рядом с ним очень комфортно, хотя совсем его не знала.
— Мне исполнилось девятнадцать.
Из его груди вырвался тихий, короткий смешок.
— Ого, я знал, что ты еще юна, но не настолько.
— А ты думал, сколько мне?
Он прищурился.
— Двадцать, двадцать один.
— Не велика разница.
Парень снова сунул руки в карманы, видимо, по привычке.
— В сущности, еще ребенок.
Я сдержала раздражение.
— А тебе сколько?
Усмехнувшись, незнакомец опять натянул капюшон на свои растрепанные темно-каштановые волосы, от чего его красивое лицо окутала еще более плотная тень.
— Я старше тебя.
Его лицо, скрытое от моих глаз капюшоном и ночными сумерками, тускнело у меня в памяти, будто я недостаточно на него смотрела, чтобы сохранить воспоминание.
