на меня так, словно я не понимала, благодаря кому танцевала на сцене. Но в действительности так оно и было. – Ксения, давай говорить откровенно. Танцуешь ты так себе, среднячок, – покрутил рукой в соответствующем жесте. – В твоём коллективе много талантливых девушек. Ты очень далека от звания примы, однако твои родители пообещали большую поддержку нашему театру за соответствующие услуги. Думаешь, все балерины становятся примами в девятнадцать?
Каждое слово директора било меня глубоко в душу, в самое уязвимое место, не скупясь наносить удары. Наверное, если бы я до сих пор испытывала хоть какие-то ощущения, то мигом бы разревелась. Но терять больше нечего.
После этого разговора я чувствовала себя выжатым лимоном. Не в состоянии теперь отличить правду от лжи, действительность от вымысла. Коррупцию от честного труда. В меня не поверил не только директор театра, на которого я положила огромный болт, но и сами родители, что оказалось куда противнее осознавать.
С самого начала они подкупили все и всех, хотя на деле переживали за меня и поддерживали в минуты слабости. Появление на моем дебюте оказалось фальшивкой, похожей больше на смотрины, нежели на поддержку родителей. Интересно, почему я не догадалась об этом раньше? Почему в темных глазах незнакомого массивного мужчины видела только папиного партнера по бизнесу, а не будущего жениха?
И я знала ответы на эти вопросы. Все мои мысли на тот момент были заняты балетом, волнением во время дебюта, как примы балетного театра, но никак не мужланом. Кстати, мысленно его так и называю за глаза, благо, об этом никто кроме меня не знает.
Сам Глеб Олегович приезжал к нам домой достаточно часто и общался в основном с родителями. Мама по привычке готовила большой обед или ужин, дабы угодить будущему зятю, отец занимал его разговорами о слиянии компаний.
К сожалению, мне приходилось сидеть вместе с ними за одним столом, смотреть на фальшивые улыбки и терпеть ложь. Радовало, что они не предлагали не вмешиваться в разговоры о бизнесе, домашнем очаге и будущей свадьбе.
Я ещё не привыкла называть Глеба Олеговича просто по имени, да и одних нас никто не оставлял, не дав возможности сблизиться. Мама все время находилась рядом, как стражник, за что мысленно благодарила ее, ибо общаться с человеком, после появления которого моя жизнь пошла под откос, не желала.
Не знаю, от кого берегла мать, возможно, от меня самой себя, лишь бы я не наделала глупостей и не сорвала их с отцом планы. Зачем? И без того выполняю все, что ей нужно, без всяких вопросов, общаюсь с «женихом», чуть ли не в ноги кланяюсь, с отчуждением смотря в темные глаза. Но все время я натыкалась лишь на броню, которую успела возненавидеть за время общения.
Нет, мы не были заклятыми врагами, однако дикой симпатии к мужлану я не питала. У нас сложились слишком странные отношения: он вежливо натягивал какое-то подобие улыбки, преподносил дорогие подарки, которые даже родители не могли себе позволить, а я отыгрывала безумный восторг. То жемчужное ожерелье, то бриллиантовое колье. Складывалось ощущение, что у этого человека напрочь отсутствовала фантазия, но не мне судить.
Если честно, не понимаю, зачем мужчине этот брак. Папа говорил, что его статус не позволял долго быть одиноким, а молодая жена смогла бы расположить к себе инвесторов и помочь процветанию компании.
Брак по расчету.
В детстве я мечтала, что выйду замуж за прекрасного принца, с которым мы нарожаем много красивых детей, и будем жить счастливо до конца дней. Говорят, в счастливом браке рождаются красивые дети, только мой прекрасный принц, которого когда-то любила, изменил с другой, а мне досталось чудовище со страшным шрамом на щеке.
Вот скажите, кому придет в голову выходить замуж за тридцатилетнего амбала с данными, далекими от мистера вселенной? Никто. А мне пришлось согласиться на этот брак. От безысходности. От отчаяния. От равнодушия к жизни.
Больше я никому не смогу довериться, ни с кем не смогу поделиться наболевшим. Это никому не нужно. А новость о душевных переживаниях рассмотрят как некую выгоду, которую, безусловно, можно продать подороже какому-нибудь изданию. И ему это будет нужно. Однозначно.
– Скучаешь? – отвлек меня от размышлений низкий мужской голос.
Я сидела на кухне после утомительной беготни по свадебным салонам. Молча смотрела в большое окно, по которому стекали капли дождя. Размышляла о своём, желая, чтобы меня никто не беспокоил.
В сторону мужлана старалась не поворачиваться. Странно, что он вообще попытался застать меня в полном одиночестве без надзирательства матери. Но какая разница? С ней или без нее? Это не так важно.
– Вижу, что нет, – сделав вывод, мужчина уселся напротив за небольшой кухонный стол. – Наталья Леонидовна сказала, что ты выбрала платье.
– Да. Оно наверняка очень красивое, – ответила равнодушно, продолжая лядеть в окно. Насчет красоты я погорячилась. Очень сильно погорячилась. Ибо подобное убожество не надела бы даже на похороны.
– Почему наверняка? Ты не видела его?
– Все возможно.
– Почему? – я почувствовала невесомое прикосновение к своей ладони, покоящейся на столе, и слегка вздрогнула от неожиданности.
Он впервые прикасался ко мне с момента знакомства. Впервые я почувствовала какое-то покалывание в руке. Немного странное и, на удивление, не особо противное. Терпимое.
Это действие заставило меня взглянуть на мужчину. Это необычное ощущение не пришлось по вкусу. Я хотела тут же выдернуть руку и продолжить дальше любоваться на ненастную погоду за окном, но устремлённый на меня взгляд мужчины остановил от этого.
Ненароком засмотрелась на него. На человека, с которым придется проводить бок о бок свои дни. Взглянула на странное квадратное лицо, на шрам, протягивающийся от виска до подбородка, на темные глаза, сливающиеся со зрачками, в которых оказалась все та же пустота, та же отрешенность и безразличие.
И за этого человека я собираюсь замуж? За таинственного мужчину, на лице которого невозможно прочесть хоть какую-то эмоцию? А у него они вообще есть?
В чем-то мы похожи – в отсутствии каких-то чувств.
– Неважно, Глеб Олегович…
– Глеб, – повторил за мной только свое имя, явно намекая на более близкое обращение. – Зови меня просто Глеб.
