когда он нечаянно сдёрнул датчик с пальца. Данка испуганно уставилась на мигающий монитор, а заглянувший Вадик строго предупредил, чтобы они недолго.
— Вадим сказал, ты поправишься, — скорбно сложив перед собой руки, Данка застыла возле кровати.
— Хотелось бы побыстрее, — ответил Кайрат и отвернулся. Он не хотел её видеть. Он считал её предательницей. Ведь она наверняка всё знала и промолчала.
— Что произошло, Кай?
Этот противный голос, которым почему-то разговаривают с больными. «Что произошло, Кай?» — хотелось презрительно её передразнить, и видимо, она прочитала это на его лице — её взгляд стал ещё более скорбным.
— Романова, как ты могла?
Её брови взлетели вверх, но она моментально догадалась.
— Кай, она просила молчать.
Ну, хоть голос обрёл твёрдость, уже плюс.
— Это ваша пресловутая солидарность? Это же так называется, да?
— Дан, я тебя в коридоре подожду, — слинял Савойский.
— Кай! — она лишь мельком проводила его спину. — Это не моё решение. А ты бы проболтался, если бы я попросила тебя о чём-нибудь молчать?
— Нет, я бы не проболтался, — ответил он резко. — Но я чувствую себя полным идиотом!
— Кай! — она пыталась взять его за руку, но он вырвал её, вызвав очередной визг прибора, но они уже не обращали на него внимание.
— Если бы я знал, я бы больше не приходил. Не стоял у неё под дверью. Не умолял меня впустить. Пусть живёт счастливо с отцом этого ребёнка. Только зачем делать из меня дурака?
— Кай, нет, пожалуйста! — опять этот больной взгляд как у побитой собаки. — Не делай поспешных выводов.
— Не делать? — он приподнялся ещё выше, хоть плечо невыносимо заныло и в мозг словно воткнули иглу.
— Ты поправишься, и мы обо всём спокойно поговорим. Или вы поговорите.
— Романова, о чём нам уже говорить? Я совершенно случайно узнаю от соседки, что она беременна. Что кроме меня к ней ходит ещё какой-то мужик. А может несколько. Это уже неважно. Она вообще собиралась мне когда-нибудь сказать?
— Кай! — рявкнула Данка. — А ты вообще собирался к ней возвращаться? Ты сказал ей: «До свидания! Я женюсь». Она десять лет ждала от тебя этих слов.
— С чего бы это? — ещё держался он под её напором.
— С того, что любит тебя всю жизнь. С того, что за всю жизнь у неё был только один парень. И это был ты, Кай! — она показала на него пальцем. — И ты возвращался, возвращался и возвращался, пока в один прекрасный момент вдруг не решил жениться на деньгах.
— Я ничего ей не обещал.
— Нет. Но она всё равно ждала. Ждала и надеялась. Просто потому, что иначе не могла.
Он опустил голову и тяжело вздохнул.
— Но ты всё равно ушёл, — продолжала сестра. — Только знаешь, что? Уходя — уходи. Если за столько лет ты так и не понял, что тебе на самом деле дорого, то уходи, и не трави ей больше душу.
Она развернулась — маленькая, гордая птичка воробей — и ушла с прямой спиной, не попрощавшись. Вот и поговорили!
Если бы он чувствовал себя лучше и, если бы у него был дом, он бы сейчас собрался и уехал. Но дома у него не было, и ухаживать за ним было не кому, поэтому он просто спустился назад на подушку и закрыл глаза.
Надо построить свой собственный дом! И создать свою собственную империю!
«Когда-нибудь я тоже встречу девушку, с которой заведу детей. И может даже буду счастлив. И мы будем жить с ней в этом доме, а наши дети наследуют мою империю», — это было последнее, что он подумал, прежде чем погрузиться в тяжёлый медикаментозный сон. И он даже успел улыбнуться светлому образу юной Лукреции с пронзительно-синими и такими родными глазами.
ОКСАНА
После разговора с Данкой осталось чувство как после землетрясения. Она словно сидит на обломках счастья, которое своими руками строила по кирпичику, бережно подгоняя один к одному каждый прожитый день. А теперь всё рухнуло в один миг.
Глупо. Нелепо. До слёз обидно. И этот дурацкий Ромка, которого Оксанка старательно вымарывала из своей памяти, вылез так некстати. А переубедить Кайрата в чём-то сложнее, чем убедить.
Отчаяние — плохой советчик. Прошлый раз она от отчаяния вцепилась в Ромку, сейчас — в Назарова. И хоть первым желанием было бежать к Кайрату в больницу и, упав на колени, признаться во всём и умолять её простить, она знала, что его не разжалобят её слёзы. Будет ещё хуже. Хоть казалось, что хуже не куда.
Расстроенная, подавленная, не выспавшаяся она приехала утром на работу, и, расплакалась, упав на грудь Назарову.
— Оксан, выходи за меня замуж, — предложил Влад, гладя её по голове и прижимая к себе.
Она всхлипнула и замерла, надеясь, что ей послышалось.
— Я один раз уже предлагал, предлагаю снова. Он не любит тебя. Он бесится, когда у него забирают то, что считает своим. Но это — не любовь.
Он прижал её крепче и тяжело вздохнул.
— В прошлый раз я отпустил тебя. Но не потому, что испугался твоего бешеного самурая, а потому, что ты сама так решила. Подумай, прежде чем принять решение в этот раз.
— Влад, я ношу его ребёнка, — прошептала она.
— Да, бог с ним! Он всего лишь ребёнок. Воспитаю как своего. Дам своё имя. И пусть только кто-нибудь попробует сказать, что он на меня не похож!
Оксанка улыбнулась. Он был такой трогательный. Если бы только она любила его хоть капельку, хоть на грамм, хоть на крупинку того чувства, что у неё было к Кайрату.
— У тебя голубые глаза, а у него карие. И карие — доминантный признак.
— Не грузи меня этой генетикой. Я ей сыт по горло от предыдущей жены.
— Она разве у тебя учёный? — освободилась Оксанка, вытирая остатки слёз. — Я поняла, что известная фотомодель.
— Фотомодель, — сел он на стол и схватил в руки маркер, опустив голову. — Но она затаскала меня по врачам, потому что у нас не было детей.
Вечная складка между его бровей стала ещё глубже. Он встал, подошёл к окну. Оксанка молча смотрела на его благородный профиль, на
