себя от белья, и только. Но у Арса на этот счет несколько другие планы. Он обхватывает ее тонкую щиколотку, тянет вверх и ставит стопой на лавку. Маня бьется, всхлипывает, но он не дает ей выкрутиться. Это все ужасно порочно. И поза, и то, как он смотрит… на открывающийся его стараниями бутон. И тем более, как неумолимо он трогает нежные лепестки, а те лишь еще сильней набухают под его взглядом и пальцами.
– Садись. – Трясет головой, будто сбрасывая пелену морока.
Она не садится. Она со всех ног падает. Сердце как ненормальное колотится в груди. Ей до слез неловко, он видит… Но в то же время…
– Ох, маленькая, не смотри на меня так.
– Почему? – хнычет, капризно поджимая красивые губы.
Тук-тук… Стучит кто-то в дверь.
– Вот поэтому, – не то чтобы весело усмехается Брага. – Массаж, помнишь? Давай, беги в душ. И на стол. Халат висит на выходе из парной.
Уже лежа на столе массажиста, Арс к своему удовольствию понимает, что когда дело касается сексуальных игр, Манина дурь куда-то девается. Совсем неискушенная, она, тем не менее, ведет себя самым правильным образом из всех возможных. Подчиняется… Вообще во всем. И так от этого кайфует, что… Ладно. Он не станет больше спрашивать, как Марфа при таких вводных осталась девочкой. В конце концов, она ясно дала понять – дело в нем. Почему бы на этом льстящем, в общем-то, предположении и не остановиться? Брага здесь не для того, чтобы решать какие-то глупые ребусы. Он свое получит, а после… все его нынешние вопросы утратят смысл.
Массаж заканчивается. Они переходят в купель, садятся друг напротив друга. За спинам – тайки, делающие массаж головы. Кайфово. Непонятно только, почему Маня хмурится. И смотрит так… будто ей это очень не по душе. И тут до Арса доходит, что…
– Манюня…
– М-м-м?
– А что наука думает по поводу ревности?
– Понятия не имею. Я не интересовалась.
– А-а-а… – усмехается Брага. Все же врать Марфа не умеет категорически. – Спасибо. Достаточно, – обращается к тайкам. Те, улыбаясь, качают головами и, собрав все свои манатки – какие-то масла, мешочки с травами, скрабы, споро удаляются. Как только за ними закрывается дверь, Марфа поднимается из купели.
– Не так быстро, – усмехается Арс. – Мне кое-что еще не размяли.
– Какое упущение! – сощуривается Марфа. – Так ты бы вернул этих… массажисток.
– Ревнуешь?
– Вот еще.
– Ревнуешь. Это ничего, я тут вычитал, знаешь ли, что самки шимпанзе тоже конкурируют за лучшего самца в стае.
– И о чем мне должна сказать эта информация?
– Ну, во-первых, о том, что я тоже порой интересуюсь наукой, а во-вторых, она должна показать тебе, что в ревности нет ничего плохого.
– Серьезно? Сразу видно того, кто не читал Трахинянок.
– Трахи… кого?
– Трахинянок. Это трагедия Софокла. О нем-то ты слышал, надеюсь?
Ну, вот как? Как ей удается каждый раз оставлять за собой последнее слово?
– Слышал-слышал. Вот так сядь…
– Или, допустим, жена Зевса Гера. Ты в курсе, сколько жизней она загубила из ревности?
– В этом месте мне нужно бояться?
– А тебе-то чего? Я не Гера. Да и ты не Зевс.
Это намек на то, что он хуже? Ну, держись!
– Нет, конечно. – Брага все же усаживает Марфу между своих широко расставленных ног, откидывает ее себе на грудь спиной и, прихватив зубами мочку уха, шепчет, – но когда я с тобой закончу, ты будешь молиться на меня как на бога, поверь. Может, даже стоя передо мной на коленях…
Фырканье Марфы, которое, очевидно, означает сомнение, перерастает в тихий стон, стоит Браге коснуться ее возвышающихся над водой вершинок. Он и сам едва сдерживается. Впивается зубами в ее холку. Толкает бедра. А там такой стояк, что ему становится мала кожа. Жилы напряжены, в затылке сводит, сердце грохочет, едва не ломая ребра. Маня ерзает. И так сладко проходится по его тверди… Опасно. Нужно выйти, взять хотя бы презерватив. Но все, о чем он может думать, когда она вот так по нему скользит, так это о том, что трахать невинную девочку в презервативе все равно что делать массаж в скафандре. Что гораздо правильнее вот так. По живому… По вздроченным нервам. Толкнуть ее вперед, поставить на четвереньки и, наконец, уже погрузиться внутрь. Растягивая под себя. Лишая теперь ненужного. Разрывая. Но ведь он ей кое-что пообещал. Самоуверенно и недальновидно. И уж если он соврал, что ее отпустит, то хотя бы тут слово надо сдержать.
– Манюня, расставь ножки… Да, вот так. Не стесняйся.
Брага помогает. Касается внутренней стороны бедер. А те дрожат, как будто под током. Ух! Какая же… Большим пальцем аккурат по сердцевине. Несколько раз туда-сюда. Под музыку ее поверхностных вдохов и едва слышный плеск. К напряженному изнывающему комочку. А дальше по кругу, в одном несбивающемся ритме. Пока она сладко не закричит.
– О бож-ж-же.
– Ну, а я тебе что говорил?
– Не вздумай уснуть.
– Даже мысли такой не было, – врет Марфа, не открывая глаз, купаясь в послеоргазменной неге, которая накатывает и отступает, накатывает и отступает, как волны…
– Давай выбираться.
– Постой. Я опять вспотела. Нужно хотя бы смыть пот.
Мане хочется снова почувствовать на себе его ласкающие руки. Но когда это происходит, она вдруг понимает, что после оргазма любые ласки – слишком. Как наждачкой по оголенным нервам.
– Ой! – отшатывается, покрываясь мурашками. – Я лучше сама.
Брагин за спиной усмехается. Напоследок целует ее в затылок. Собранные на макушке волосы этому не мешают.
– Смазку не смывай. Она нам сейчас понадобится.
Маня давится воздухом. Арс слишком прямолинеен. И это… О боги, это дьявольски сексуально. Жаль, что из-за нехватки опыта она пока не может достойно ему ответить. Вместо этого, издавая как можно больше шума, Маня по шею погружается в воду. В спину упирается напряженный член ее первого мужчины. Марфа закусывает губу. Признаться, для своего первого раза она бы предпочла менее впечатляющий экземпляр, потому как то, что она увидела, больше напоминает дубину, чем детородный орган, но… Похоже, это тот самый случай, когда Боржоми пить уже поздно. К тому же какая-то часть ее личности, весьма порочная, надо заметить, часть, все-таки жаждет пережить и
