– Этому никогда не бывать, Свят! Я всегда любила Митю, и только его. И буду продолжать любить его до конца своих дней. Будь ты разумным человеком, давно бы уже это понял.
– Ты должна была любить меня! Я! Именно я обратил его внимание на тебя! Просил его не вмешиваться, умолял не трогать тебя, потому что первым влюбился! Слышишь, я любил тебя всегда, с самой первой минуты, как увидел! Но он влез! Хотя, я его умолял…
– Свят, я никогда не давала тебе повода думать, что у нас с тобой может что-то выйти. Для меня ты был лишь моим сокурсником, не более! И сейчас ничего не поменялось. Ты друг и партнёр моего мужа. Всё.
– Карина, – уже тише замечает отец Славы. – Карина… Всё эти годы я любил тебя. И умирал от невозможности быть с тобой. Ты нужна мне. Как и я тебе.
– Ошибаешься. Ты нужен своей жене и сыну, но не мне. Посмотри к чему привело твоё безразличие к ним! Алина довела себя до опустошения ненавистью ко мне и тебе! А твой сын не может жить нормальной жизнью на родине, общаться с своими друзьями, потому что ты вынудил его учится за границей, когда он этого не просил!
– Простая необходимость. Я женился, потому что так сделали вы. И ребёнка завёл по той же причине.
Слава напрягается, и я обхватываю его руку, чтобы остановить от необдуманных действий. Мы смотрим в глаза друг друга, и в Славиных я вижу такой силы боль и ненависть, что мне становится страшно. Зря мы решили подслушать этот разговор…
– Значит, ты ещё больший монстр, чем я думала ранее! – тем временем шипит моя мама. – Уходи. Убирайся из нашего дома!
– Слав, нам лучше уйти. Прямо сейчас, – молю я друга, потянув его за руку.
– Нет.
– Скоро будет год, как ты в трауре, Карина, – и не думает уходить мужчина. – И год, как я развёлся. Нам больше ничего не мешает быть вместе. Скорее наоборот – замужество со мной спасёт тебя от многих проблем, с которыми, я уверен, ты не в силах справится. Предлагаю тебе, хорошо подумать, прежде чем окончательно отказываться от моего предложения, Карина.
– Мне не о чём думать. Я никогда не выйду за тебя, Свят. Как бы плохо мне ни было.
– А о своей дочери ты думать не собираешься?
– Пойдём, Слав. Пожалуйста. Я больше не хочу слушать то, о чём они говорят. Прошу тебя.
Слава несколько секунд всматривается в меня смешанным взглядом и, поджав губы, кивает. Мы так же тихо, как пришли, покидаем место странного разговора, и я уже не слышу, что отвечает мама на вопрос обо мне.
Как только мы возвращаемся в мою комнату, Слава с рыком пинает кресло. Хватает с него подушку, со злостью запускает её в стену. Затем снова пинает кресло. И не останавливается до тех пор, пока я не обхватываю его руку своими двумя:
– Слав…
Он тяжело дышит, сжав челюсти и смотрит в одну точку в районе штор на окне. При этом взгляд у него совершенно безумный, он весь, словно пышет от гнева. Но я знаю, что он чувствует ещё и боль. Наверняка, невыносимую. Которая эхом сжимает и моё сердце.
– Слава… – делаю я ещё одну попытку его успокоить окончательно, но совершенно не знаю, что хочу сказать…
– Я знал, – смотрит он на меня, – всегда знал, что он не любил нас с мамой. Знал, что мы для него обуза. И ему нравится нас мучить этим. Он мстит нам за то, что мы вынужденно появились в его жизни! Как же я его ненавижу!
– Перестань, пожалуйста. Я не уверена, что он говорил серьёзно на счёт тебя и твоей мамы. Люди так не делают.
– Он и не человек! Ты ещё не поняла, что ли?! – вновь взрывается он, из-за чего я не произвольно выпускаю его руку и делаю шаг назад. Слава тут же опоминается и падает в кресло. – Извини.
– Ничего, – заверяю я и отхожу к окну, сажусь на подушки. – Я понимаю твоё состояние.
– А знаешь, чего я не понимаю? Если ему плевать на меня, почему он так жаждет, чтобы я шёл по его стопам? Почему настаивает, чтобы я поступил на архитектурный? Почему он просто не оставит нас с мамой в покое?
– Я… я не знаю, Слав.
– Делает из меня свою копию, чтобы хоть как-то меня терпеть? Раз уж я его сын, – с отвращением морщится Слава, а затем сжимает кулаки: – Только ничего у него не выйдет. Я придумаю способ, как с ним поквитаться.
– Слав…
Я не договариваю, вздрогнув от звука громко захлопнувшейся входной двери, донёсшегося через открытое окно, и разворачиваюсь на месте, чтобы увидеть тяжело шагающего к машине отца Славы. Мужчина, прежде чем сесть в машину, оглядывается на дом, холодным взглядом ощупывает окна и останавливается на моём лице. Меня передёргивает от страха, а дядя Свят, тут же потеряв ко мне интерес, забирается в салон машины.
Глава 11
Наши дни…
После ежедневной конной прогулки я направляюсь в сад, где сейчас должны гулять мой сын и Зоя.
Я не спала почти всю ночь, размышляя над тем, как уговорить Славу покинуть этот дом. Не за чем ему "докапываться до истины", потому что она ему не понравится. Возможно, из-за неё он и возненавидит меня по-настоящему. Ещё страшней думать об обратном. Потому что будущего у нас нет. Последнее, что я хочу – это, чтобы Слава утонул в ненависти к своему отцу окончательно.
Ему необходимо отпустить и его, и… меня.
Вот только как это донести до него?
Впрочем, все мысли в моей голове рассеиваются, стоит мне увидеть неожиданную картину в саду… Зои рядом нет. Зато рядом с моим сыном есть Слава.
Моё сердце, остановившись на целое мгновение, набирает обороты, как лопасти взлетающего вертолёта. Я сама – замираю на месте, словно вросла корнями в землю, как яблоня рядом, и наблюдаю за происходящим, пока меня никто не видит.
Слава выглядит так, словно не ожидал, что его оставят наедине с ребёнком и не то, чтобы приветствует эту необходимость, из чего я делаю вывод, что Зоя их оставила вдвоём специально. Я с ней ещё поговорю на эту тему… Митя же удивляет меня тем, что абсолютно расслаблен в компании незнакомого человека, перебирая на лавке рядом с ним свои рисунки и что-то лепеча себе под нос на своём языке. Мой мальчик всегда стеснялся посторонних! А сейчас… Возможно, запомнил случай с ездящим по полу стулом? Не может же он…
Сердце болезненно сжимается, и я зажмуриваюсь, не позволяя глазам слезиться. Но всего на секунду, потому что следом слышу от Мити:
– Ма-ма!
На колени Славы ложится альбомный листок, очевидно, с моим портретом. Он не охотно всматривается в рисунок, сделанный детской ручкой, и, словно не в силах удержаться, смеётся!
– Да! Твоя мама ещё только училась ездить верхом, – посмеиваясь, поясняет Слава, – и однажды свалилась в болото. Вот, она выглядела так же.
Митя, взвизгнув, звонко смеётся вместе со Славой, и хлопает в ладоши. Мой бывший друг долго всматривается в малыша, а затем поворачивается на месте к рисункам и предлагает с азартом:
– Показывай, какой ещё компромат есть на твою маму.
Я не выдерживаю. Делаю шаг в сторону, опираюсь спиной о ствол дерева и поднимаю глаза к небу. Больно. Очень.
Если ему всё рассказать? Он поймёт? Поможет? Или я сделаю только хуже? Где взять гарантии, что Слава не пострадает? Или хлеще того, где взять гарантии, что ему есть дело до нас с Митей?
То, что они сейчас смеются, то, что нашли общий язык, ничего не значит, верно? Для Славы. Для меня же это, словно нож по едва затянувшимся ранам… А для Мити?
И тут я слышу вопрос Славы:
– А как же папа? Почему у тебя нет ни одного рисунка нашего папани, пацан?
Я смотрю на Митю: он замер на месте, явно озадаченный вопросом, но уже в следующее мгновение пожимает плечиками, выуживает из кипы листков другой рисунок и объявляет:
– Зёя!
Господи! Как? Как я буду объяснять ребёнку ситуацию в его семье, когда придёт время? Когда он начнёт задавать осознанные вопросы? Почему я никогда об этом не задумывалась? Мне придётся лгать всем вокруг всю жизнь?!
Всё, довольно!
Я выхожу из своего укрытия, твёрдо намереваясь закончить эту нелепость.
– Где Зоя? Почему она оставила Митю одного? – строго вопрошаю я, пока мой сын радостно бежит ко мне. Я поднимаю его на руки, прижимаю к груди, но он тут же выворачивается, чтобы вернуться обратно:
