— Вам понравилось? — спросил Дружинин, когда мы вышли из театра.
— Да, очень. Спасибо, что вы пригласили меня. Дома я сошла бы с ума от тоски.
— Я это предвидел, — сказал он, улыбаясь. — Я вам ещё не наскучил?
— Пока нет.
— Может, вы согласитесь продолжить вечер?
— Если у вас нет особенно острого желания отвезти меня домой.
У меня не возникало и тени сомнения, потому что Леонид уже доказал свою порядочность, и я была убеждена, что на него можно положиться при любых обстоятельствах. И не ошиблась. Мы чудесно покатались по городу и часа полтора провели в тихом и каком-то домашнем ресторанчике, напомнившем мне вечерние кафе в Таллинне. Мы сидели в уютных креслах за маленьким столиком, и соседи за другими столиками в приглушённом свете ламп служили ненавязчивым фоном, на который не обращаешь внимания. Говорил преимущественно Леонид, делясь своими литературными планами, вспоминая детство и учёбу, рассказывая много смешного и делая для меня приятный вечер незабываемым. Но когда мы расставались у двери Ириного дома, не я, а почему-то Дружинин произнёс с теплотой в голосе:
— Спасибо за этот вечер.
Он даже при прощании сумел сделать приятное, внушая мысль, что не я обязана ему чудесным вечером, а он — мне.
Однако пора было из сказки вернуться к жизни, и этот переход совершался не без внутреннего сопротивления.
— Вы пойдёте завтра на похороны Ларса? — спросила я.
Спокойное радостное настроение покинуло Дружинина. Его лицо сразу осунулось и потемнело.
— Нет, — мрачно сказал он. — А вы?
Я покачала головой.
— Спокойной ночи, — попрощалась я. — Спасибо.
Ира уже легла, но, как ни тихо я старалась пробраться в свою комнату, она меня услышала и окликнула.
— Что тебя понесло в театр? — спросила она.
— Не что, а кто, — поправила я. — Леонид позвонил и пригласил на "Севильского цирюльника". А потом мы были в ресторане.
— Разве он не уехал? — прозвучал из-за двери удивлённый голос Иры.
— Передумал. По-моему, переворот в его планах произошёл уже в аэропорту.
— На взлётной полосе, — сквозь сладкий зевок догадалась Ира. — Ты думаешь спать?
Как же благодарна я была Леониду! Смерть Нонны и гибель Ларса не забылись, но жуткие переживания, от которых веяло чем-то безумным, перестали меня мучить, заслонённые приятным чувством после удачного вечера. И сны мне снились спокойные и занимательные.
Утром за Ирой заехал Ханс, и я осталась одна. Чтобы не вернуться к прежнему состоянию тревоги, я открыла тетрадь Дружинина. Чувство при этом у меня было странное, потому что повесть Ларса, которую он так не хотел мне показывать, что даже выкрал у меня английский перевод, я читала в день его похорон.
Есть книги, в которые надо вчитываться, прежде чем заинтересуешься ими, а эта повесть захватила меня и окутала таинственностью сразу, с первой страницы. Немало способствовал этому и перевод, сделанный красивым гладким слогом. Разбирать почерк тоже труда не составляло. Но чем больше я читала, тем большее во мне росло недоумение. Сюжет мне казался слишком знакомым, словно я уже читала эту или похожую книгу. После пятнадцати страниц я настолько освоилась со странностью этого чтения, что теперь вспоминала события не одновременно с чтением, а до того, как тот или иной отрывок был прочитан. Скоро память стала подсказывать мне во всех подробностях отдельные эпизоды, даже разговоры, и я тут же находила их в повести, написанными чёрным по белому. Поразительное это было чтение.
Прозрение снизошло на меня на сорок третьей странице, и я всей душой пожалела, что гордость не позволила писателю объясниться со мной, и он делал промах за промахом, пытаясь избавиться от единственного свидетеля его позора. В какую же панику он впал, когда я приехала и стала интересоваться его творчеством, что решился на убийство. И хуже всего было то, что рассказать, за какую вину датчанин пытался меня убить, я не могла даже самому узкому кругу лиц. Я боялась, что разоблачением навсегда погублю его репутацию. Пусть уж Ира воображает неведомо что, а Петер напрямую подозревает всякие неприятные вещи. Меня удручало только, что Леонид под приятной дружеской манерой со мной держаться тоже может скрывать недоверие к моей неповинности в разыгравшейся трагедии и, прежде всего, убийству друга.
Дружинин позвонил, когда я ещё не успела совладать со своими расстроенными чувствами.
— Good morning, Jane! What are you doing?
— I'm reading, — ответила я. — Повесть очень интересная.
— Но вам она не понравилась, — высказал он догадку.
— Она мне понравилась, но я ещё не дочитала.
— Позвонить позже?
— Если не трудно… Леонид!
— Да?
— У Ларса есть ещё повести в таком же духе? Что-нибудь таинственное, с детективным уклоном или какие-нибудь приключения на море?
— Кое-что есть. Я уже говорил, что одно время он придерживался этого направления, но потом опять переключился на социальные романы.
— Удачные?
— Первый роман был самым удачным. Потом ему не везло. У вас странный голос, Жанна.
— Не странный, а заинтересованный и не желающий, чтобы меня отрывали от чтения.
— Ясно. А когда вы закончите, можно вас увезти?
Я подумала, что прогулка поможет мне освоиться с новостью.
— Можно.
— Через час? Через два? — спросил Дружинин.
— Через два часа двенадцать минут.
— Засекаю время.
Пришлось читать в ускоренном темпе, не задерживая внимания на фразах, а лишь улавливая смысл. Думать об открывшейся правде обстоятельно не было времени. Перевернув наспех просмотренную последнюю страницу и отложив тетрадь, я едва успела влезть в своё зеленоватое платье, которое не нужно было гладить, и надеть бусы ему в тон, как приехал Леонид.
— Мне надо было задержаться? — спросил он, угадывая мою растерянность и приписывая её своему появлению.
— Это потому, что вы приехали через два часа, а не через два часа двенадцать минут.
— Через два часа двенадцать минут.
— Десять.
— Время выдержано с непривычной для меня точностью, — возразил Дружинин, давая повод думать, что он способен и на опоздания.
— Значит, ваши часы спешат, — сказала я, оставляя его в передней.
— Потому что они не сделаны в СССР, и на них нет знака качества, — объяснил он, не делая попыток войти вслед за мной в комнату.
— Я всегда говорила, что советские приборы — лучшие в мире. А куда мы едем?
— По вашему выбору.
— Тогда сначала заедем в ваш кабинет на берегу, а потом куда пожелаете. Мне хочется посмотреть, как это место выглядит при обычных условиях.
