— Как же я вас боялся, Жанна! — проговорил он.
— Зверь я дикий, лесной… — вспомнила я детский стишок.
Он рассмеялся, привлёк меня к себе и поцеловал. Стыдно признаться, что это был первый поцелуй в моей жизни.
— Вы согласны стать моей женой? — спросил Дружинин.
Мучительно осознать, что всей душой любишь человека, живущего за пределами России, и оказаться перед выбором: либо покинуть родину, либо порвать с любимым.
— А вы согласны уехать в Россию? — спросила я.
Леонид думал недолго.
— Если вы настаиваете, я готов ехать с вами, — сказал он.
Я готовилась к тяжёлой борьбе с собой, в результате которой, вероятно осталась бы в Дании или поехала бы с Дружининым, куда он потребует, но это решение стоило бы мне недёшево, а Леонид избавил меня от лишних мучений, принеся в жертву свою свободу.
— Проблема разрешилась быстро? — понимающе спросил он. — Обещаю, что вы никогда не пожалеете о том, что согласились быть моей женой. Ведь вы согласились?
— Да.
Правду говорят, что жизнь человека может измениться в один миг. Только что я терзалась тысячью страхами, горевала, сомневалась, а стоило Леониду сказать несколько слов — и только одно опасение осталось со мной — боязнь поверить своему счастью.
Мы где-то ходили, говоря о городе, о памятниках, о книгах, театре, о переезде в Россию и нашей дальнейшей жизни, но всё для нас было словно укрыто туманом, до такой степени мы были поглощены собственными чувствами.
Расстались мы очень поздно, и у двери Ириного дома Леонидом вновь овладела робость, так что на прощание он осмелился лишь поцеловать мне руку.
— Сегодня утром звонил дядя, — сказал он. — Передаёт вам привет.
Меня испугала мысль, как мистер Чарльз воспримет неожиданное известие о нашем предстоящем браке. У меня были все основания гордиться своими предками, но неизвестно, как посмотрит на подобное родство лорд, ведь, судя по книгам, большей части высокородных англичан свойственна спесь.
— Когда он позвонит снова, скажите, что я ещё раз благодарю его за всё, что он сделал.
Дружинин хитро улыбнулся.
— Его вы благодарите, а меня не хотите. Неужели вам так жаль на несколько часов расстаться с тетрадью?
— Я обдумаю такую возможность, — пообещала я. — До свидания.
Я проследила взглядом, как он прошёл по дорожке и скрылся за кустами. Почему-то при звуке заведённого мотора у меня защемило сердце, и я подумала, что никогда больше не увижу Леонида.
Ира встретила меня крайне агрессивно.
— Если бы ты не пришла через полчаса, я бы позвонила в полицию, — прошипела она.
— Ещё рано, — возразила я, а сама думала, что, здраво поразмыслив, Дружинин пожалеет, что поддался порыву и сделал мне предложение. Если у него хватит решимости, он скажет мне это завтра сам или как-нибудь даст понять о перемене в своих чувствах, если же ему будет неудобно отказываться от своих слов, но после долгих колебаний перевесит нежелание связывать свою судьбу с незнакомой девицей, то он попросту уедет и вернётся лишь после моего отъезда.
— У тебя такой вид, будто ты очень счастлива, но боишься верить своему счастью, — заметила Ира.
— Ты очень устала? — спросила я.
Ира закрыла лицо руками.
— Как же было тяжело! — вскричала она сквозь рыдания.
В жизни всегда так бывает: кто-то охвачен горем, а в это время другой испытывает радость. Наверное, это естественно, однако мне надо было пораньше расстаться с Дружининым и вернуться домой, где в одиночестве страдала моя подруга.
— Я думала, что Петер побудет с тобой подольше, — сказала я.
— Он только что ушёл, — ответила Ира, вытирая глаза платком.
У меня стало легче на душе, потому что Ира, во-первых, не оставалась одна и, во-вторых, была с Петером, на которого имела виды. Может, и к лучшему, что я не торопилась домой и не мешала подруге.
— Ты была с ним? — неприязненно спросила Ира.
— С кем?
— С Квазимордой?
При всей любви к Дружинину я не могла не рассмеяться такому определению. Ира тоже вяло улыбнулась.
— Конечно, — сказала я. — Одна я бы давно вернулась.
— Ненавижу его, — мрачно заявила Ира.
Было что-то странное в её упорной ненависти с этому человеку, но разъяснения Ларса давно перестали казаться мне убедительными.
— За что ты его так не любишь? — спросила я. — По-моему, его ни в чём не упрекнёшь.
— Отвяжись, — рявкнула Ира, но, поняв, что повела себя слишком грубо, добавила. — Я очень устала.
— Может, тебе лучше лечь спать? — предложила я.
Однако мы просидели ещё часа два, в течение которых выпили по чашке чаю. Ира, которой необходимо было выговориться, рассказала мне в мельчайших подробностях о похоронах и вспомнила всё хорошее, связанное с Ларсом.
— А когда ты увидишься с Петером? — спросила я.
— Сейчас я и думать не могу о Петере, — сказала она. — Мне так не хватает Ларса! Не может быть, чтобы он желал твоей смерти! Здесь какая-то ошибка. Ты можешь объяснить, почему он на тебя ополчился?
Ире лучше было не знать о причине, из-за которой её любимый совершил столько страшных преступлений. Она слишком любила его и так старалась оправдать, что не поверила бы мне, а если бы поверила, то не смогла бы понять, как из-за такой мелочи можно пойти на убийство.
— Не знаю, — сказала я.
Утром ко мне пришла уверенность, что Дружинин или уехал, или откажется от своих слов, или (даже если его любовь крепка) приедет мистер Чарльз и насильно увезёт племянника, поэтому вместо радости от предстоящей встречи я чувствовала упадок сил, и настроение моё было подавленным. Я давно проснулась, но вставать не хотелось.
— Мы с Петером договорились кое-куда сходить, так что я ухожу, — объявила Ира, внезапно открывая дверь в мою комнату.
В бежевом костюме она была ослепительна.
Я так ей и сказала:
— Когда Петер на тебя взглянет, он ослепнет от восхищения.
Ира гордо подняла голову и тряхнула красиво убранными волосами.
— Для того мы и живём, чтобы мужчины падали от восторга. — До вечера!
А мне не хотелось ни подвивать волосы, ни одеваться.
"К чему всё это?" — думала я, вяло двигая щипцами.
И оделась я без блеска, хотя достаточно красиво.
Леонид всё ещё не звонил, подтверждая мою догадку о вчерашнем последнем свидании. Моя повесть, которую я перелистала, вчитываясь в отдельные страницы, немного развлекла меня и убедила, что я была права, не соглашаясь давать её Дружинину. Может быть, читая про внешность моего героя, которой были посвящены в разных местах повести целые абзацы, он не обнаружил бы в этом ничего для себя оскорбительного, но я не находила бы себе места, воображая, как мучительно ему видеть себя чужими глазами.
