я застыла, пытаясь осмыслить то, что она мне сказала. В глазах Виктории я видела безумие, настоящее безумие, но то, что был еще кто-то…. — Да, устроить несчастный случай, аварию, не составило труда. Твой папаша сдох сразу, а вот эта дрянь — твоя мать, она не-ет. Мучилась долго, подыхала, я видела это своими глазами, — я поперхнулась воздухом, смотря на Сокольскую во все глаза. И она так хладнокровно говорит о… чужой смерти?! Это… человек?! Или в ней все человеческое умерло?
— Но врачи успели, нет, не спасти — она все-таки сдохла! — расхохоталась Виктория, а я отшатнулась, едва не свалившись с противоположного края кровати. Теперь я всерьез опасалась оставаться с этой… этим монстром в юбке наедине. Ее безумный взгляд снова остановился на моем бледном лице, а тонкие губы с ярко-алой помадой приоткрылись в оскале. — Врачи зафиксировали смерть, но ты… ты — маленькая пиявка хотела жить. Ты так вцепилась в утробу своей мамаши, что врачам не оставалось ничего, как подключить ее к аппаратам на то время, пока ты не родишься. Тварь! — зашипела она не хуже змеи. — Тварь, отобравшая у меня в тот день все, что было мне дорого! Жора… это он оплатил в клинике палату, где вас поселили. Этот «инкубатор» продолжал дышать, хоть и был мертв, чтобы ТЫ! ты жила!
Я больше не сдерживала слез. Они катились по моим щекам, оплакивая чужую судьбу. Жизнь той, которая никогда не смогла бы взять меня на руки, но она… она сохранила мне жизнь. Моя мама! А я даже имени ее не знаю. Я сжалась в комок, представляя, что такое могло случиться с моим ребенком. Ладони невольно коснулись живота, пытаясь защитить его.
— Ты… монстр, — одними губами прошептала я, прикрывая глаза. В голове было до противного пусто. Я называла… это матерью?
— Думаешь, меня задевают твои слова? — спокойно заявила Виктория, брезгливо отворачиваясь от меня и глядя в окно, — нисколько. Я бы с радостью забыла о твоем существовании, но… ты снова ворвалась в мою жизнь, окончательно разрушив ее. Ты отняла все, что было моим. Даже моего сыночка, — Виктория с ненавистью смотрела на меня, а я даже не находила в себе сил ее пожалеть. Она же совсем безумна, а как же ее новый муж? Тот, кого, как она призналась, любит?
Я покачала головой, в такт своим мыслям, но, видимо, мое движение поняли по-своему.
— Считаешь, что не виновата в этом? — вздернула бровь Сокольская, — виновата! Еще как! Из-за тебя, из-за того, что ты собралась появиться на свет, а Жора пожелал присутствовать при этом, он сорвался и уехал. Бросил меня и моего ребенка. У меня начались преждевременные роды, я двадцать часов мучилась, не в силах родить! Врачи, конечно, сделали все возможное, но мой малыш так и не заплакал, — она отвернулась, а я с жалостью смотрела на ее постаревшее лицо. Заметив мой взгляд, Сокольская вышла из себя. — Не смей жалеть меня! Не смей! Это твоя вина! Только твоя, и я хотела сделать с тобой тоже самое, но ты…, — он медленно сделала вдох, снова возвращая себе ледяное спокойствие. — Жора принес тебя утром, — продолжила она глухим голосом, — положил рядом, а сам весь светился от счастья. Мне и не нужно было смотреть на тебя, чтобы понять, что…. Я возненавидела тебя с первого взгляда, стоило мне увидеть твои глаза. Ты смотрела… словно жалела, совсем, как сейчас. Не веришь? — она снова безумно расхохоталась, — конечно, не веришь! Но ты так на нее похожа, словно эта тварь снова смотрит на меня, как смотрела в тот день! А ты, так и вовсе, ее копия! Ненавижу тебя! Ненавижу!
— Ты… безумна, и мне жаль…, — прохрипела я, покачав головой. Глаза по-прежнему жгло от слез. — Ты ненавидишь меня, говоришь, что это я отняла у тебя что-то. Но, не ты ли лишила меня семьи? И, если бы не папа… он всегда останется моим отцом, просто знай это! Если бы не Сокольский, меня отправили в детский дом…
— Во-от, чувствуешь разницу, мразь? — прошипела Виктория, растягивая губы в издевательской улыбке. — Вместо этого ты пробралась в мою жизнь, в мою семью, а не сдохла со своей мамашей! Это вы! Вы обе убили моего малыша! А он… он заставил принять тебя, просто заставил, — театрально всхлипнула Виктория, а я только покачала головой, не веря ни единому ее жесту. Тем более, слезам. — Моя девочка… да-а, я тоже родила дочь, — ее губы скривились, но она тут же взяла себя в руки. — Она тоже умерла, и врачи вместе с твоим отцом приняли решение вас подменить. Объяснили это тем, что хотели спасти меня от послеродовой депрессии. А потом… потом Жора сам упек меня в лечебницу, посчитав опасной для тебя. А ты осталась. С ним!
Я покачала головой, пытаясь прийти в себя. Мне просто необходимо было избавиться от этого кошмара. Ведь я сплю? Я не могу поверить, что это происходит в реальной жизни, не могу….
— Я четыре месяца провела там, и только ненависть к тебе и желание избавить свою семью от твоего присутствия помогли мне не сойти с ума по-настоящему, — меж тем продолжала «исповедоваться» Виктория. Столько презрения. Столько чистой, незамутненной ненависти, и к кому? К ребенку, оставшемуся совершенно одному по ее же вине. Нет, я не понимаю этого.
— Почему? Почему ты не говорила об этом папе? Почему потом не развелась с ним? — тихо спросила я, прикрывая глаза, чтобы не видеть никогда больше ее лица.
— И оставить все тебе? — натурально удивилась Виктория, глядя на меня, как на полоумную. — Ты и так получила в своей жизни слишком много, но тебе все было мало. Тебя приняли в семью, Жора настоял, чтобы ты осталась моей хотя бы по документам. Я была против, я закатила ему скандал, но он был непреклонен. Или развод, или я принимаю тебя и делаю вид, что мы семья. Наверное, это и было началом конца. Хотя, он наступил еще раньше, с появлением твоей проклятой мамаши, — нехотя призналась Вика, сверкнув безумным взглядом. — Я думала, что смогу, привыкну к тебе или перестану замечать, но… не смогла. Моя ненависть была так сильна, что с трудом удавалось сдерживать себя. Я терпела тебя год, а затем решила, что мое спокойствие и душевное здоровье дорого обходятся мне. И уехала в Германию. Там я встретила своего Дитриха, и только тогда поняла, сколько времени потеряла зазря, — ее глаза на миг потеплели, и я поняла, почему никогда не была ей нужна. Почему
