В храм отправились, когда стемнело. Подступы к храму охраняли два огромных каменных стражника, каждый с четырьмя руками. Указательный палец нижней правой руки был предупредительно поднят вверх.
Джеральд Кемпион вздрогнул.
— Что они хотят нам сказать? — с опаской прошептал он, пораженный мощью воздействия гигантских фигур.
— Они говорят, что сюда закрыт путь грешникам и что они покарают каждого, кто попытается осквернить святилище, — ответил Киран, втайне негодуя оттого, что служители храма увидят его, индуса, в компании военных в красных мундирах и что ему придется отстаивать их интересы.
— Посмотрим! — бодро заметил Томас Уилсон, тогда как Джеральд робко поинтересовался, как нужно себя вести в индийском храме.
— Храм — место, в котором земное встречается с небесным. Это жилище бога, — ответил Киран. — Вы можете молча поговорить с ним сами или обратиться к нему через жреца. Бог нуждается в постоянной заботе и не любит одиночества, потому в храме бурлит жизнь. Шива одарит вас своей благосклонностью, если вы пожертвуете ему красивую одежду или дорогое украшение.
Кемпион внимательно слушал и серьезно кивал, в то время как Уилсон едва сдерживал смех.
Англичанам повезло: в этот день отмечали храмовый праздник, поэтому они смешались с толпой паломников и остались незамеченными.
Джеральд с любопытством разглядывал тех, кто пришел поклониться божеству. Среди них были разные люди: прекрасно одетые и почти обнаженные, крепкие, сильные мужчины и изможденные постами аскеты, маленькие дети, немощные старцы и женщины в пестрой одежде. Кто-то повторял слова молитв, многие пели.
Кирану понравились храмовые танцы: каждое движение было выверено и наполнено смыслом, украшения и костюмы поражали богатством, да и сами исполнители отличались совершенной грацией и красотой. Кружение разноцветного вихря наполняло душу радостью и легкостью.
Томас Уилсон был изумлен роскошью, которая царила в храме. Похоже, его служители не знали слова «бедность». Впрочем, это было неудивительно: в любое время года к храму устремлялись толпы паломников. Среди жертвователей было немало богатых людей. Странно, что колониальные власти еще не добрались до этой сокровищницы! Когда представление закончилось, он нетерпеливо произнес, дернув Кирана за одежду:
— Скажи жрецам, что мы хотим выбрать девушек!
Молодой человек, прикусив губу, молчал. Выражение, застывшее на лице индийца, заставило Джеральда Кемпиона умоляюще прошептать:
— Прекрати, Том! Пошли отсюда, это же храм, а не бордель!
Заметив фигуру жреца, Уилсон протолкался к нему с видом победителя и произнес одно-единственное слово:
— Девадаси!
Жрец растерялся. Белые люди, англичане, военные — в храме, да еще с такими дерзкими требованиями!
Он что-то пробормотал, беспомощно оглядываясь по сторонам. Пересилив себя, Киран объяснил, что англичане военные из Калькутты. Они не причинят никому вреда, просто толком не знают ни языка, ни обычаев храма. Поскольку Уилсон был настойчив, он прибавил:
— Они хотят… повидаться с танцовщицами.
— Мы заплатим! — Уилсон протянул кошелек с рупиями.
— Я не знаю, что ответить, — испуганно пробормотал служитель храма, обращаясь к Кирану. — Мне нужно посоветоваться с верховным жрецом. Приходите завтра, около полудня.
— Лучше уступить их требованиям, — сказал молодой человек. — Я не знаю, чего ожидать от этих людей!
В это время сгрудившиеся возле колонны танцовщицы, среди которых были Амрита и Тара, испуганно разглядывали англичан. В глазах Амриты застыла тревога, а сердце сжалось от предчувствия чего-то дурного. Девушке чудилось, будто в ее мир вторгается нечто разрушительное, враждебное, чужое. Другие девадаси разделяли ее чувства, и только Тара смотрела на англичан с мстительной радостью.
К девушкам подошел Камал и взволнованно произнес:
— Мне кажется, они о чем-то договорились. Если жрецы впустят в наш мир чужаков, это будет самая большая ошибка на свете!
— Пусть приходят, я буду рада, — ответила Тара.
— Что ты говоришь! — в смятении промолвила Амрита.
Тара расхохоталась.
— Ты забыла о моей обязанности обслуживать нищих, бродяг, стариков, больных и нечестивцев?
Ее смех звучал трагически и зловеще. Услышав этот демонический хохот, Камал вздрогнул и поспешно удалился.
Искусная танцовщица и не менее искусная любовница, к семнадцати годам Амрита сделалась гордостью и знаменитостью храма. Она отдавалась ритуалам с легкостью, радостью и желанием, чем, без сомнения, заслужила благосклонность великого Шивы.
Тара, напротив, прозябала в безвестности. Ею не были довольны ни паломники, ни жрецы. Обе девушки были талантливы и красивы, но если в сердце Амриты пылал огонь, то в душе Тары царила мрачная пустота.
Амрита не смогла раскрыть лучшей подруге тайну своего посвящения в девадаси. Первое время она сторонилась Камала, а при встрече смущенно опускала глаза. Однако молодой человек держался как ни в чем не бывало, и постепенно Амрита вновь стала относиться к нему как к давнему другу.
Она привыкла рассматривать акт телесного слияния как разновидность служения богу и, отдаваясь незнакомцам, не испытывала ни неловкости, ни стыда. Амрита была дорогой девадаси и обычно делила ложе с мужчинами из высших сословий. Она помогала им обрести божественное откровение, и сама нередко возносилась на вершины блаженства. Кроме того, девушка продолжала жить танцем, отдавать ему свою телесную энергию и воплощать желания души. Амрита была счастлива. Может быть, потому что богу Каме еще не довелось ранить ее сердце своими стрелами.
Тара чувствовала себя по-другому. Служение в храме стало для нее пыткой: девушка ненавидела мужчин, которым она вынуждена была отдаваться, и потеряла интерес к танцам.
Это не осталось незамеченным.
Месяц назад Хемнолини, женщина, которая преподавала танцовщицам науку любви, подошла к Камалу и сказала:
— Меня беспокоит одна из девадаси, девушка по имени Тара. Люди, которые жертвуют свои деньги храму, недовольны ею. Последний раз ее выбрал очень состоятельный человек, брахман. Потом он сказал, что с таким же успехом мог бы возлечь с деревянной куклой или древней старухой.
— При чем тут я?
Женщина вздохнула. Ее немолодое лицо было печальным и озабоченным.
— Поговори с ней.
— Обучать девушек искусству любви — твоя, а не моя обязанность, Хемнолини. Я учу только танцам.
— И что ты можешь сказать о Таре?
