Все?..
Все.
Больше нет выступов. Абсолютно гладкая стена, близкая к вертикали. И здесь опоры тоже нет. Может… Нет, вверх тоже не подняться. В горле пересохло… Водички бы… Ах ты ж… Бутылка-то улетела… Неумолимо жестокая гравитация стаскивает его с выступа, который и выступом-то не назовешь… Еще секунды…
Солнце раскаленным гонгом вибрировало прямо над головой, горячий камень сбрасывал вниз очередного возомнившего о себе муравья. Не ты первый… И под этим равнодушным солнцем сердце его лизнуло отчаяние. Ни вверх, ни вниз, ни воды, и тянет, тянет.
Ему не удержаться.
* * *
Нина шла, как в горячем тумане. Шла одна бесцельно по набережной, Диане нужно было дальше работать. Как же так? Их родственник, не прямой, правда, муж одной из двоюродных сестер, тоже был альпинистом. Пропадал где-то месяцами. Приходил веселый, бородатый. И все в семье волновались, конечно, но в глубине души верили: «С Мгером все будет нормально». Пока горы не убили его. Случайный камнепад, в холодную погоду, взявшийся ниоткуда. Кто-то сказал тогда: «Духи гор не любят человеческой гордыни». Осталась только войлочная сванская шапка, самого унесло в пропасть, не нашли. Как странно, вот — вещь, целая, не новая, конечно, но еще носить и носить. Ее можно потрогать. А человека нет. Нигде, нигде в этом огромном мире нет.
Нет! С ним все будет в порядке. Рукам больно, оказывается, она сжала кулачки так, что ногти вонзились в ладони. С ним все будет в порядке, все нормально. Он нормально поднимется, постоит и спокойно спустится.
А какой-то тихий вкрадчивый голос бормочет: «А может и не бы-ыть… Ведь это очень просто… Жизнь человеческая хрупка, а в горах столько опасностей! Не все сказки кончаются хорошо…» Это правда, не все. Совершенно некстати вдруг вспомнилось — в школе по литературе был урок, посвященный сказкам народов мира. Одна девочка принесла африканскую сказку, и где она ее выкопала? В ней злая колдунья перебила всех добрых персонажей при помощи ножа, который «умеет ломать кости» — ее выражение. Африканцы, они ведь как дети. Пугать так пугать. Учительница спросила: «Даша, а как же здесь добро победило? В сказках ведь всегда добро побеждает». Даша растерянно пожала плечами: «А никак. Такая вот сказка».
Такая вот сказка.
Нет, нет, нет, нет. Он просто спустится, может быть, уже спускается, а может и уже внизу. Какой же идиот! И как она сразу не догадалась, когда он спросил про Сокол! Ну почему эти глупые люди постоянно искушают судьбу? Ведь в жизни и так столько всего… Зачем специально проверять Его? Спасет или не спасет…
Вот!
«Господи! Спаси его! Да, он искушает тебя, Господи! Но ведь это от глупости, от глупости, а не от гордыни. Он даже не понимает, что делает. Не знает, что с горами не шутят! Господи! За глупость нельзя карать… Ну ведь не совсем никчемный он человек! Если даже на всем свете он никому не нужен, он мне нужен! Мне! Спаси его, Господи, ради меня! Помоги ему!»
Наверное, она была похожа на сумасшедшую — бредущая, не разбирая дороги, что-то бормочущая себе под нос. Какая-то тетка, торговавшая деревянными поделками, остановила ее:
— Девочка! Подожди-ка! — она вышла из своей палатки, взяла Нину за руку, второй потрогала ей лоб. — Тебе не напекло ли голову, красавица? Хотя температура, вроде, нормальная. Ну-ка пойдем, пойдем.
Нина как в полусне вошла за женщиной в палатку, где та усадила ее на раскладной стульчик, намочила платок водой из пластиковой бутылки и обтерла девочке лицо и шею.
— Жара такая, спасу нет! — сам голос женщины звучал как-то уютно и по-домашнему. — У меня у дочки голова слабая, чуть что — кружится, тошнит ее. Недавно тоже вот — напекло голову, так целый день болела, лежмя лежала на койке… Подержи платок-то у лба.
Прохладный влажный платок ли помог или успокаивающе журчащий голос женщины, но Нине стало полегче. Оказывается, сандаловое дерево пахнет на жаре совсем не одуряющее, а даже приятно.
— Скажите, сколько сейчас времени?
— Времени-то? Да уж двенадцатый час, тридцать пять минут. Ты посиди, пусть пройдет голова.
— Нет, я пойду. Спасибо вам. Спасибо большое.
А ей показалось, что прошла вечность.
* * *
Попал. Долго он выкручивался, «не классно, но выкручивался», как сказал один препод в институте. Старый хрыч, Виталий Андрияныч. А теперь вот попал. Приятный свежий ветерок потянул с моря, солнце, Новый свет внизу. 11–35. Ба, наши люди! Навстречу по более, правда, крутому утесу взбирался альпинист в полной аммуниции. Все как положено — страховка, пояса, карабины. «Если друг оказался вдруг…» Посмотрел задумчиво. Как же так, как же так, все, все проникнуто невыносимой жестокостью, сродни жестокости волка. Он ведь не злой, волк-то, он просто хочет есть. Задирая вас, он не будет чувствовать к вам ненависти. Вот сейчас, еще пара минут, и гравитация победит его, он покатится вслед за своей бутылкой, пятная скалы красным. А солнце будет ласково смотреть с небес, и прохладный ветерок будет все также дуть с запада, и альпинист с некоторым сожалением бросит взгляд перед тем, как взойти на следующий утес. Этот мир не испытывает к нему ненависти. Куэ ва! Он просто…
Стоп. Спокойно. Попал, да, бывает. Но заткни отчаяние. Самое страшное в горах, это не оборваться, это — паника. Запаниковал — считай, упал. Так что давай спокойно думай. Думай — не думай… Заткнись. Выходили и из худших передряг. Что же, не хочется беспокоить, да выхода нет, прости за ерничанье…
«Отче наш! Иже еси на небесех. Да святится имя твое, да приидет царствие твое…». Горы прислушались, даже ветерок притаился где-то за валуном. Этот человек не отличался особой набожностью, скажем прямо — пик его христианства уже прошел. Его личного христианства. Но оно не ушло бесследно, оно оставило, как аксиомы, некоторые истины. Что Бог есть, что добро первично, что жить надо по возможности порядочно, по совести. С другой стороны, щеку он подставлять не намеревался и понимал, что насилие в этом несовершеннейшем из миров, увы, неизбежно. Увы. И сейчас он горячо молится. Может быть, раньше попадали здесь и другие верхолазы, может быть, даже они и молились не менее горячо, но наш герой еще и верил. Как тот раввин, что, молясь о дожде, идет на улицу с зонтиком. В тот момент его вера могла выбить в скале лестницу. «… И не введи нас в искушение, но избави нас от лукаваго». Да будет так. И спокойствие снизошло на него. И уверенными движениями по чуть видимым, а то и не видимым уступам и выступам пошел он вниз. «По воде, аки посуху». Да простится мне…
Они, конечно, были и раньше, эти уступы и выступы. И это также верно, как-то, что Виктор мог уже пару минут, как слететь вниз, собирая все камни и будоража горное эхо грохотом. Но он спустился и даже бутылку свою нашел, правда, с разодранным дном, но с парой глотков воды. И спустившись, с удивлением обернулся назад, взглянул на нависавшие шершавые горы и на свою несостоявшуюся смерть. И сказал он: «Спасибо, Господи!». И решил, по возможности, не испытывать больше судьбу.
