– Простите?
– Не обращай внимания. Кофе. Черный. И самую дорогую сигарету. Тут рядом канал? – Мне показалось, что я почувствовал запах воды, но не стал бы с уверенностью утверждать, поскольку в воздухе витало множество других сильных ароматов.
– Да. Хотите место рядом с каналом? Могу устроить.
Неужели голландские бариста настолько пеклись о своих клиентах? Или парень расстарался, только потому что за одну сигаретку я выложил тридцать три доллара? Как бы то ни было, он провел меня через кафе на открытую террасу и усадил на диванчик. Вокруг раздавались голоса, но я сидел один. Пока.
– Кофе на столике справа. – Парень сунул мне в руку коробок спичек. – Помочь зажечь?
– Не, приятель. Спасибо, дальше я справлюсь сам.
После двух затяжек мне и правда стало лучше.
Мрачные мысли, скорбь и боль от разлуки с Шарлоттой, что прежде давили на меня со всей своей тяжестью, теперь лишь невесомо скользили над головой. Я отмахнулся от них, и они растворились в воздухе. «Как дым», – подумал я откинувшись на спинку.
Нетронутый кофе остывал на столе.
Признаться, я не знал, сколько просидел там. Время медленно утекало, отмечаемое лишь разговорами сменяющих друг друга посетителей. Благо у меня хватило ума отложить сигарету до того, как она наполовину истлела, иначе я наверняка бы впал в кому. Сквозь окутывающую меня зеленую дымку пробились мысли о еде, но подняться с дивана было выше моих сил. Вместо этого я решил с кем-нибудь поболтать, чего еще ни разу не делал с начала путешествия.
Дурь придала мне дерзости, граничащей с идиотизмом. Обнаружив, что слева на моем диване расположилась небольшая группа людей, я повернулся к ним и сказал:
– Хороший денек для этого, верно?
Они внезапно замолчали. Спустя мгновение я рассмеялся, и они засмеялись в ответ. Вот так у меня появилось четверо новых друзей. Молодых, примерно моего возраста. Они учились в колледже и хорошо говорили по-английски.
Рукопожатие Брэма было таким же сильным и грубым, как и его голос.
Балагур Шуйлер много смеялся и пожал мне руку легко и свободно.
Джеймс, урожденный британец, сухо и официально потряс мою ладонь, назвав «приятелем». В его голосе отчетливо слышалось любопытство.
Пахнущая карамелью, мягкая и нежная Аника задержала мою руку в своей и явно не собиралась отпускать, пока я не отстранился.
Новые знакомые засыпали меня вопросами. Почему я здесь, к кому приехал и какого хрена слепой парень вообще делает один в Амстердаме? Я по-идиотски отвечал, забыв о всякой осмотрительности. Потом кто-то помог мне снова раскурить сигарету.
– Чем зарабатываешь на жизнь, Ной? – спросил Джеймс.
– Я… э-э… писатель, – ответил я.
Я впервые произнес это вслух. Прозвучало до странности высокомерно. Заслужил ли я этот титул? На ум пришли все статьи, написанные мною для «Планеты Х». Что ж, пожалуй, слово мне подходит.
– Раньше я писал для журнала. Теперь работаю на фрилансе… так сказать. – Я рассмеялся, вспомнив, как надиктовывал слова компьютеру. – Да, точно! Сказать… Прямо в точку! Понимаете?
Они, конечно же, ничего не поняли, но все равно рассмеялись. Обычное дело для людей в таком состоянии – смеяться безо всякой видимой на то причины.
– А почему ты в одиночку мотаешься по Европе? – спросил Шуйлер.
– По мне, так это полнейшее безумие, – добавил Джеймс.
– Моя девушка скрипачка и играет в симфоническом оркестре, – медленно ответил я, стараясь, чтобы с губ слетели именно те слова, которые крутились у меня в голове. – У нее сейчас турне, а я следую за ней. Что-то вроде экскурсии. Или исследования, – добавил я. – Как слепому человеку путешествовать по Европе. Это для моей книги.
Да, звучало вполне прилично. Немного сентиментально, но достаточно правдоподобно.
– О-о-о, ради девушки, – проворковала Аника, которая успела подвинуться ко мне поближе. – И во имя любви!
– Ага, – согласился я с ленивой улыбкой. – Любовь тоже в деле.
«Играет главную роль».
Похоже, я сумел завоевать расположение Аники. А когда я поделился, парни сплотились вокруг меня, мгновенно превратившись в лучших друзей.
– Ты говоришь по-голландски, Ной? – спросила Аника. Казалось, живость и энергия сквозили во всем, что она делала. Эта девушка просто не могла усидеть на месте. Я чувствовал, что от нее исходит вибрация, как от провода под напряжением.
– Я говорю по-французски, – ответил я.
– О-о, обожаю французский. Такой романтичный язык. А что ты шепчешь своей девушке, чтобы ее возбудить?
Парни рассмеялись.
Я лишь выдавил улыбку.
– Она не знает французского.
– Нет? Какая жалость. Что за расточительство. – Аника наклонилась ко мне. – Зато я знаю. Может, скажешь мне что-нибудь горяченькое на французском? Oui?
Разумеется, я не знал, как выглядит Аника, но в этот момент перед мысленным взором появилась девушка с нежным лицом и жестким, холодным взглядом. Из тех, что согревают прикосновениями, но оставляют синяки на коже. Или пощечины. Такие, как она, вполне способны ударить мужчину, а потом истерически рыдать, вымаливая прощение.
– Аника, niet een slet van jezelf niet te maken, – со смехом заявил Шуйлер. – Скажи спасибо, Ной. Я только что попросил ее не выставлять себя шлюхой перед тобой.
– Slet? – взвизгнула мне на ухо Аника. – Я отвечу тебе по-английски. Иди на хер, Шуйлер!
Парень только усмехнулся и постучал меня рукой по колену, чтобы привлечь внимание.
– Слушай, тебе нужно выучить голландский. Я помогу. Повтори-ка. Neuken in de keuken. Очень важная фраза.
– Noykehn in de koykehn, – пробормотал я, чувствуя себя глупо, и сразу затянулся. Уверенности сразу прибавилось. – Что это значит?
– Трахаться на кухне, – сообщил Шуйлер и захохотал, словно гиена.
– При переводе звучит не очень, – заметил я. – Рифма теряется. Может, лучше «трах в кустах»?
Самый дурацкий разговор в истории устной речи. Мы все расхохотались.
– Шуйлер идиот, – произнес Брэм. – Лучше пусть выучит что-нибудь полезное. Ной, скажи: Ik moet mijn zonnebrils avond dragen.
– Даже не мечтай, – сухо отозвался я.
– Это значит: «По вечерам я ношу солнцезащитные очки», – сказал Брэм. – Ты ведь носишь, ja [28]?
– Ja, – подтвердил я с мягкой улыбкой, и в памяти эхом отозвалось старое воспоминание. – Как Боно [29].
– Как Боно! – взвизгнул от смеха Шуйлер.
Все снова истерически расхохотались. Должно быть, они так накурились, что уже парили, как воздушные змеи. Смутное беспокойство, терзавшее меня по поводу моих новых «друзей», лишь что-то тихо нашептывало в уголке сознания. Мы болтали ни о чем, смеялись над пустяками и глупо шутили, пока я вдруг не осознал, что больше не чувствую на лице солнечных лучей.
– Эй, Ной! – внезапно позвал Шуйлер. – Мы идем ужинать, а потом… как говорят у вас, тусить в клуб.
– Ты когда-нибудь был в клубе в Амстердаме? – спросила Аника. – Обязательно пошли с нами!
– Да! – взревел Брэм. – Но какой выбрать? «Райский уголок»? «Побег»? Или…
– «Побег», – тут же вмешался я. – Идем в «Побег».
– Ной хочет в «Побег», – объявил Шуйлер. – Так давайте поможем ему сбежать!
Аника сжала мою руку, после чего новые приятели помогли мне выйти из кафе. Нас сопровождало облако терпкого, пьянящего запаха, смех и, возможно, крупица опасности. Я чувствовал, что она притаилась где-то под поверхностью, но копнуть глубже у меня не было ни сил, ни возможности. За последний месяц у меня развилось некое пятое чувство, инстинктивно уводящее подальше от подобных ситуаций и темных переулков, которых я не видел, но все же распознавал.
Однако эти четверо двигались слишком быстро. Они тянули меня за собой, и я, как подхваченный волной пловец, мог лишь беспомощно кувыркаться в воде и ждать, пока море успокоится. И, боже помоги мне, отчасти я даже наслаждался этим. Я всю свою жизнь жаждал опасности, искал ее, словно наркотик. От этого ощущения, щекотавшего мне нервы, меня вштыривало в миллион раз сильнее, чем от любой другой дури.
