– Потому что в ней ты, – заявил я, шлепая по мелководью, и обхватил ее за талию.
– Пытаешься перевести на меня стрелки? – Она рассмеялась и обвила руками мою шею.
– Просто сообщаю, что ты горячая штучка.
– Ага, я поняла. Но если ты ищешь объяснений…
Я пощекотал ее, желая вызвать ее смех, и притянул к себе.
– Я устал.
Нежно улыбнувшись, она провела кончиками пальцев по моему подбородку.
– Знаю. Ты все силы отдаешь работе.
– Ты тоже.
Джени трудилась без устали: писала статьи, снимала последствия кризиса и следила за тем, чтобы эти материалы публиковались в таких газетах, как «Нью-Йорк таймс», «Тайм» и «Ньюсвик», а также во французской и британской прессе. В свободное время она переводила памятки и бюллетени для «Врачей без границ».
Да, ее статьи и фотографии печатались в самых престижных изданиях мира, однако Джени не ела в ресторанах в течение трех месяцев. Возможно, она уже не раз успела пожалеть, что мы ввязались в это дело. Хотя на ее прелестном личике не отражалось ничего подобного.
Как бы то ни было, сегодня она принадлежала только мне.
Я поцеловал ее сначала нежно, а потом все более настойчиво. Когда ее груди, скрытые под тонкой тканью бикини, прижались к моей обнаженной груди, усталость исчезла без следа. От ее близости, теплой влажной кожи и мягкого податливого тела во мне пробудилось сильное желание.
– Адриан, – выдохнула Джени, отрываясь от моих губ. Она прикрыла глаза и потерлась о меня бедрами, касаясь возбужденной плоти сквозь ткань купальных шортов, а затем начала медленно меня поглаживать. – Боже, как же я хочу тебя… – тихо простонала она. – Но… здесь?
– Здесь, Джени, – почти прорычал я. – Будь моей прямо сейчас.
Она бросила взгляд на смутные фигуры людей, отдыхающих на этом берегу. Они не обращали на нас ни малейшего внимания, и Джени, успокоившись, кивнула.
– Да, хорошо. Я сгораю от желания…
Не сказав больше ни слова, я оторвал Джени от земли, и она ногами обхватила меня за талию. Я понес ее по пляжу к нашему ненадежному укрытию, чувствуя, как длинные влажные пряди обвивают мои руки, словно мягкие водоросли.
Я положил ее на шезлонг, прежде бывший носилками, и передвинул зонт из пальмовых листьев, чтобы отгородить нас от других людей. Я опустился на нее сверху, и весь остальной мир исчез.
Мы жадно терзали губы друг друга. Джени раздвинула ноги, позволяя мне лечь между ними, и впилась ногтями в спину. Я был уже безмерно возбужден, а разделяющие нас нейлоновые преграды просто сводили с ума.
– Адриан, – прошептала Джени, приподнимая бедра. – Пожалуйста, сейчас… Мне нужно…
Когда я прижал ладонь к ее жаждущему естеству, она замолчала и выгнула спину, подаваясь навстречу моим прикосновениям. Капли пота и морской воды на ее коже блестели под лучами солнца словно бриллианты. Я скользнул под ткань ее трусиков и коснулся влажной плоти.
– Господи, Джени… – выдохнул я, уткнувшись лбом в изгиб ее шеи.
Я сгорал от желания проникнуть в нее, но продолжал терпеливо ласкать ее пальцами, стремясь довести до головокружительного оргазма. Джени извивалась на шезлонге подо мной, уже приближаясь к заветной грани, а потом вдруг со стоном выгнулась, вцепилась мне в волосы и задрожала.
– Почему… – прикрыв глаза, прошептала она, – каждый раз… так хорошо. Господи, Адриан, ты даришь мне настоящее блаженство.
Она быстро избавилась от трусиков, а я тем временем приспустил шорты и спустя мгновение проник в теплые, влажные глубины ее тела, где совсем недавно были мои пальцы. С моих губ сорвался стон.
– Да, – вторила она мне по-английски. Очень часто в подобные минуты близости Джени невольно переходила на родной язык.
Я жесткими быстрыми толчками вторгался в ее тело снова и снова, по опыту зная, что это лучший способ подарить ей второй оргазм, вновь подпитать не успевшее затухнуть пламя.
Под нами скрипели носилки. Выдержат ли?
Впрочем, меня это не волновало. Я лишь задвигался быстрее.
Джени обвила ногами мою талию, стремясь прижаться ко мне как можно теснее. Спину обжигали жаркие лучи солнца, а охваченное страстью женское тело подо мной окутывало своим теплом. Я потерял голову, сгорая вместе с ней в этой безумной лихорадке. Мне не нужен был никто, кроме Джени, и в этот миг обоюдного безумного желания и доставляемого друг другу наслаждения я понял – разумом, душой и сердцем, – что в моей жизни нет места для других женщин. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем.
Оргазм обрушился на нас подобно приливной волне, и мы кончили почти одновременно. С моих губ сорвался гортанный рык, а Джени выкрикнула мое имя в ответ. Обессиленный, я рухнул на нее сверху, и несколько мгновений мы лежали, скользкие от пота, беспорядочно раскинув руки и ноги, и пытались восстановить дыхание. Наконец, немного придя в себя, я приподнялся и выскользнул из нее, после чего устроился рядом и прижался к ее лбу своим.
– Джени…
Она умиротворенно улыбнулась. Ее улыбка казалась мне оазисом посреди кровавых ужасов войны, с которыми нам приходилось иметь дело каждый день. И сейчас, в эти минуты близости, я не мог молчать о своих чувствах.
– Я счастлив, – признался я. – Как никогда в жизни. Чертовски счастлив, несмотря ни на что.
– Я тоже, – прошептала она, поглаживая пальцами щетину у меня на подбородке.
– Правда? – переспросил я. – Порой бывает очень сложно, но в такие спокойные моменты, как сейчас, счастье распирает меня изнутри. Потому что я с тобой.
– Правда, Адриан, – лучезарно улыбнулась Джени. – Клянусь, что никогда не была так счастлива.
Я поцеловал ее, сперва нежно, а потом все более настойчиво. Когда я оторвался от ее губ, слова вылетели сами собой:
– Выходи за меня, Джени. Стань моей женой. Я не приготовил кольца, не придумал причудливого способа сделать предложение… У меня ничего нет, но…
Она коснулась моих губ кончиками пальцев, вынуждая замолчать.
– Когда-то давно я сказала тебе… – произнесла Джени дрожащими губами; в ее глазах блестели слезы. Моя сильная девочка рядом со мной растеряла все свои колючки. – То, что мне нужно от тебя, нельзя купить за деньги. – Она подалась вперед и прижалась к моим губам. – Я хочу только тебя, Адриан.
– И я хочу только тебя, Джени, – выдохнул я. – Так ты выйдешь за меня?
– Oui, – шептала она на французском, на английском, а потом добавила: – Да, Адриан. Я твоя. Навсегда.
Я прикоснулся к ее губам, соленым от морской воды. Или, может быть, от ее слез? Или моих? Я не знал, да это и не имело никакого значения. Ведь это был вкус настоящего счастья.
