кнопку последнего, и они поехали дальше. Вадим стоял с закрытыми глазами, тяжело дыша. Добравшись до шеи, она куснула мочку уха. Потом по колючему подбородку перешла к гладким сухим губам и аккуратно прикоснулась к ним своими, ожидая его реакции. Парень не отвечал, только облизал губы. Татьяна облизала свои и склонила голову. Он поднял ее лицо за подбородок и посмотрел в глаза.
— Я тебя трахну сейчас, но это будет последний раз, — сказал Вадим холодно и горячо поцеловал ее в губы.
Лифт снова открылся. Он нажал на кнопку, и они поехали вниз. Они так и ездили с первого на последний этаж и обратно, разнося стоны страсти и боли по всей шахте лифта.
Татьяна с жадностью впитывала каждый поцелуй и каждое объятие, осознавая, что больше никогда не испытает такого же удовольствия. Она была уверена, что точно никогда и точно ни с кем другим. В душе щемило. И слезы текли сами собой. Вадим их смазывал в порыве страсти. Он был с ней дерзок на этот раз. Ей это нравилось. Секс получился диким, животным, жестким. Никто другого не щадил. Она его кусала за шею и губы, вонзала в спину длинные ногти, прижимала ногой за талию к себе, с силой давя на ушиб. Он от этого громко шипел и двигался быстрыми сильными рывками, а потом, доводя ее почти до пика, когда стоны становились невыносимыми, резко отпускал и вздыхал вместе с болью. Она требовала еще, и он, сильнее прижимая ее к стене, продолжал еще резче.
Они выползли из лифта в середине ночи, совсем обессиленные, шатались, задыхались. Облегчение наступило, но радости не было. Сонный отец открыл им дверь и сразу исчез в спальне. Скинув одежду и обувь в прихожей прямо на пол, они прошли в гостиную и тяжким грузом грохнулись на диван. Так и уснули.
Открыв глаза, Татьяна увидела перед собой лицо Вадима. Он глядел задумчиво, подложив ладонь под голову вместо подушки. Ее сразу пробило странное ощущение тоски, отдаленной и пустой. Она сдвинула тонкие брови. Вчерашние события и разговоры только теперь начали доходить до нее, будто загружались в память компьютера с флешки. От этих воспоминаний веки сами закрылись.
— Доброе утро, — сказал парень.
— Угу, — закивала девушка, боясь вновь открыть глаза, будто пока они были закрыты, Вадим еще был здесь, но, как только она их откроет, он исчезнет навсегда. И она не будет даже знать, где его искать.
— Давай вставать, — диван под ним прогнулся и заскрипел. — Не хочется ехать ночью.
Татьяна, наконец, осмелилась посмотреть на него. Вадим снимал мятые брюки. Она тоже поднялась и подмяла под себя ноги. На ней из одежды ничего не осталось. Голова не кружилась, но ощущение было мутное. Страстно захотелось пить и кофе. Но сперва надо было сходить в душ или хотя бы умыться. Тушь въелась в глаза. Вкус помады ощущался во рту. Вадим наклонился к ней и поцеловал в лоб, шепнув:
— Классная была ночь. Буду долго ее вспоминать.
«Ее не нужно было бы вспоминать, если бы ты не решил здесь остаться!» — проворчала Татьяна в уме, но не смогла озвучить эти мысли. Сил не хватило, поэтому просто вздохнула. Вадим уже вышел из комнаты. Она посидела еще полчаса, пытаясь утихомирить в душе ураган вчерашних переживаний, потом накинула его рубашку и отправилась в ванную.
Вадим с отцом и Дмитрием вели несуетливую беседу за кофе, когда Татьяна вошла на кухню уже свежая, чистая и до конца проснувшаяся. Она пожелала всем доброго утра и принялась накладывать завтрак и наливать кофе, который снова отдавал пряностями. Втянув глубоко его аромат, девушка с тоской подумала, что больше никогда не насладится этим вкусом. Следом за этой мыслью в голову прилетела следующая: «Ты и раньше жила без этого кофе. И без него. Так же и будешь жить дальше». Сердце противилось этой мысли, а душа, превратившаяся в решето после вчерашнего, тоскливо свистела под стать ее грустному настроению.
За завтраком все разговаривали ни о чем, как будто это был обычный день, один из тысячи, что они здесь вместе пережили. Никто не хотел акцентировать внимание на их отъезде, словно это бы его отсрочило. Отец сидел, потупив глаза в скатерть, старался делать равнодушное лицо, но голос иногда ломался. Все время за столом он вертел в руках кофейную ложечку, изучая простенькие узоры на ней, и ни разу не поднял глаз на дочь. Она смотрела на него украдкой, чувствуя необходимость что-то сказать, но не решалась. Все это как будто стало не так важно.
Отец и Дмитрий проводили их до машины. Они встали в обнимку на тротуаре и молча наблюдали за тем, как Татьяна складывает на заднем сиденье рюкзак и пальто. Первым к ним прощаться подошел Вадим. Он сжал обоих крепко и сказал, что они все равно скоро увидятся. Затем настал черед девушки. Она встала с опущенной головой и руками за пазухой на тротуаре. Отец сам подошел к ней и крепко обнял. Не выдерджал и расплакался. Татьяна втянула полной грудью еще прохладный воздух вместе со сладким стряпным запахом отца и тоже едва сдержалась. Это был запах ее детства, ее детских мечтаний и детских радостей, ее детских мыслей и детских проблем. Это был запах родного дома, окружавшей ее раньше любви и навсегда улетучившейся беззаботности. Это когда-то был и ее запах, от которого она старательно отмывалась весь этот год, хотя ее новый запах похоти и алкоголя вызывал еще больше отвращения.
— Пока, Куколка, — со вздохом произнес отец, прижимая ее голову к своему плечу. — Звони хоть изредка. Я всегда буду рад тебя услышать.
Татьяна шмыгнула носом и кивнула. Отец нехотя распустил объятия и приложил руки к груди.
— До свидания, Дмитрий, — сказала девушка, посмотрев на партнера отца, прячущегося за его спиной.
Тот расплылся в улыбке и тоже крепко прижал ее к себе.
— Я тоже всегда буду рад тебя услышать, — сказал он, погладив ее по голове после объятий.
Она ему искренне улыбнулась.
На небе тучи сгущались. Солнце украдкой выглядывало из-за них и тут же скрывалось, будто стеснялось кого-то внизу. Зато не жарило и не слепило глаза.
Вадим сделал громче радио. Играли хитовые песни разных жанров, больше веселые, чем грустные. Это приободряло. Тело Татьяны без ее согласия и контроля само двигалось под такт
