Остановившись у двери в комнату младшего, Рома постучал, но Кир крикнул, что разговаривает с бабушкой. Чертыхнувшись, он ушел к себе. Развалившись на кровати, он открыл книгу и стал лениво читать, время от времени откусывая от пирога. Книга шла плохо: строчки прыгали, буквы не складывались в слова. Ему было до одури одиноко. Это чувство давило на него, лишая трезвости рассудка.
Вытащив из кармана телефон, он зашел в сообщения. Лу так и не ответила ни на одно из тех, что он ей отсылал. По одному каждый день с тех самых пор, как она сбежала от него тогда в отеле. Он до сих пор не мог себя простить за то, что отрубился, так и не поняв, как это произошло. Если бы он не уснул, то мог бы поговорить с ней, ведь он знал, что после секса она всегда ласковая, расслабленная и сговорчивая. Он бы обнял ее и сказал, что ничего не имеет значения, что это все фигня. Тогда он готов был это сказать.
А сейчас, листая оставленные без ответа сообщения примерно одного и того же содержания, он чувствовал, что уже не знает, что хочет ей сказать. И какого хрена она ему не отвечает, он тоже не знал. Разве все, что было, совсем ничего для нее не значит? Почему в такой ситуации он чувствует себя брошенной школьницей, а она его игнорирует? Может, это карма за все разбитые сердца?
«Лу, поговорим?»
«Мелкая, давай встретимся?»
«Лу?»
«Я хочу тебя увидеть»
«Мелкая?»
«Я так не могу. Давай поговорим?»
Тридцать два сообщения. Тридцать два дня, не видя Лу. Не слыша ее голоса. Не чувствуя ее тонкий, но такой родной запах, не ощущая ее легких, нежных прикосновений.
Может, если бы он не уехал в командировку на несколько недель, это все так не затянулось бы. А может, все к лучшему? Возможно, Лу права, и просто не надо было начинать?
– Или так глупо заканчивать, – простонал он в подушку.
Ужасное чувство всепоглощающей пустоты, полное отсутствие интереса к чему-либо. Даже его привычное, приклеенное к лицу жизнелюбие отказало. Он больше не мог, как раньше, улыбаться вопреки всему. Он вообще ничего не мог.
Если эту погань называют любовью, то Роме жаль тех, кто в нее верит. Тяжелое, удушающее чувство, оно не окрыляло, а убивало, выедая мозг. Найдя наушники, он врубил музыку и стал бездумно переключать треки. Наткнувшись на старую-старую песню Билана, он усмехнулся, вспомнив, как когда-то давно слушал ее, когда Маша из параллели предпочла ему Виталика из «Б» класса. В тот момент ему казалось, что это конец. А сейчас это было просто смешно.
Он лежал, вспоминая, как прыгал, подражая кумиру тех лет, а мама с папой тихо посмеивались над ним. Захотелось проверить, сможет ли он снова повторить знаменитый прыжок. Вскочив на ноги, он встал напротив напольного зеркала, придирчиво себя осматривая.
Когда-то у него даже была жутко модная в то время прическа, как у Димы. Он пытался уничтожить все фотографии, когда вырос, но Кир сохранил пару, чтобы его стебать. Прибавив звук, Рома сжал в руках расческу, имитируя микрофон. Вспоминая на ходу слова, он подвывал, что-то вытанцовывая до самого припева:
Baby now it’s happened with us, we are dancingon broken glassCan’t stand no more!Never, never let you go, you are the one I’m searching forFlesh of my flesh, bone of my bone! [110]
В тот самый момент, когда он попытался изобразить легендарный прыжок, произошло несколько вещей. А точнее, одна повлекла за собой вторую. Кирилл распахнул дверь, как обычно не постучавшись, и испугал Рому, который вместо того, чтобы удачно приземлиться, шмякнулся на бок, ударив себя расческой по голове.
– Ты че, совсем с горя ебнулся? – скептически спросил Кир, подпирая дверной косяк.
– А тебя мама стучать разве не учила? – возмутился Рома, чувствуя стыд и боль в правой ягодице.
– Ты выл, как раненое животное. Я думал, помираешь.
– Ну, спасибо, – скривился Рома, вынимая пачку сигарет. – Как думаешь, если покурим в окно, мама спалит?
– Да плевать, – поморщился Кир.
Его раздражала и расстраивала сложившаяся ситуация. Хотелось встряхнуть мать и заставить ее открыть глаза и осознать наконец, что Андрей – не идеал, а ровно наоборот. Но это было не его дело. Как обычно. Но его задевало то, что его она сразу объявила сумасшедшим, а великомученик Андрей, как всегда, ни при чем.
– Кир, я не понял особо, что у вас там, но Андрей, хоть и говно, все-таки наш брат.
– Слушай, Ром, ты со своей жизнью разберись сначала, а? – устало протянул Кирилл, выдыхая дым в окно. – Тебя ломает, а ты продолжаешь разыгрывать какую-то нелепую гордость. Кому и что ты доказываешь?
– Я не…
– Мне неинтересны твои оправдания. Посмотри на себя, – Кир ткнул брата пальцем в грудь, – времени уже сколько прошло, а ты все ходишь, как зомби. Сколько можно-то? Либо делай что-то, либо отпусти ситуацию. На вас смотреть тошно.
– Я писал ей, – заявил Рома, щурясь. – Но она не отвечает.
– Конечно, она же закинула тебя в ЧС. Я слышал, как она говорила об этом Роксе.
– Какого хрена?! – возмутился Рома.
Его никогда еще не кидали в черный список.
– Чтобы не отвечать тебе, я думаю. А ты, гений, мог бы просто приехать к ней, – заметил Кирилл. – Ты же знаешь, где она живет.
Его раздражало то, что Рома ведет себя как мямля. Не отвечает она ему, видишь ли! Кир привык добиваться своего любыми путями и не понимал всей этой меланхоличной фигни. Если бы он хотел вернуть себе девушку, то сделал бы это любой ценой. Схватив брата за грудки, он тряхнул его, словно желая вправить ему мозги.
– Вы ведете себя, как идиоты, а потом удивляетесь, что я агрессивный, – заявил он совершенно спокойно, что совершенно не вязалось с его руками, сжимающими Ромин свитер. – Если ты хочешь ее вернуть, то делай что-то, пока не стало поздно. А если хочешь страдать под грустную музыку, заперевшись в комнате, как плаксивая девчонка, то у МакSим вышел новый альбом, – сказал он, разжимая пальцы. – И на будущее: советую включать голову хоть иногда. Я люблю маму, но не бери на веру все, что она говорит, – бросил он, покидая спальню брата.
Рома снова
